Название: Жертвы осени
Фэндом: ЕХО
Персонажи: Сехун/Лухань
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, бла-бла
Размещение: спросите - вам ответят. Не факт, что положительно
Playlist: Epik High - Let it rain
Nell - Down
970 словСлишком рано осень пришла в Сеул. Слишком рано для холода и для дождей, слишком рано для тяжёлых серых туч. Ветровки, плащи и тёплые толстовки; ботинки и кроссовки вместо сандалий и босоножек.
Миллионы зонтов против отравленной тоскливой серостью воды, льющейся с неба и смывающей все краски. Единичные вспышки яркости, уносимые серой толпой, безликим потоком, так напоминающие оторвавшиеся от веток листья всех оттенков жёлтого и красного.
Сехун оказался на готов к этой осени. Ему не хватило света и не хватило тепла; прежде, чем он успел насытиться – тучи отобрали у него солнце. Прежде, чем он успел насытиться – он вновь обнаружил себя посреди потока уносимым куда-то без осмысленной цели.
Бесконечные улицы и бесконечная пустота, отравленные воздух и вода, больная, умирающая природа – миллионы зонтов, от которых вдруг стало так мало места. Зацепил одного, толкнул другого – ни извинений, ни прощений, только дальше и дальше, плечом к плечу.
Единичные вспышки яркости провожаешь безразличным взглядом, не понимая – а для чего? Сам вооружаешься неизменным зонтом, из последних сил пытаясь хоть как-то воспротивиться. Хватает лишь на то, чтобы купол зонта был хотя бы не чёрным, а белым. Пусть хоть где-то в этом городе найдётся хотя бы крошечная искра света – ориентир и путеводная звезда в мире, где серым-серо.
- Господи… Этой осенью листья падают вверх. Дождь разъедает кожу, до души добирается. Господи… Если ты есть, подари нам смех, без смеха с этой осенью нам не справиться…
Если не думать о холоде, бьющие по коже капли будут обжигать горячо, как слёзы; если не думать о холоде, ветер не будет резать ледяными кинжалами. Если не думать о страхе, не будет страшно. Не будет больно, если не думать о боли.
- Господи… Этой осенью небо падает вниз, нас пригибая к земле в слишком низком поклоне. Господи… Если ты есть – появись? И верни нашу Землю к себе на ладони…
Если верить – спасение придёт. Если просить, даже надтреснуто, надломлено, едва слышно – кто-нибудь обязательно поможет. Если молиться, искренне, от всего сердца – кто-нибудь услышит.
- Господи, этой осенью нет любви. Вся любовь исчезла, сдохла в подворотне у мусорных баков…
Если не прятать собственные шрамы – никто не обратит внимания. Если душа нараспашку и взгляд в небо – кто-нибудь разобьёт в осколки, а их истопчет в пыль. Если плакать – посчитают дождём, если истекать кровью – сочтут краской.
- Господи, этой осенью нет надежды. У этой осени мёртвый и горький запах.
Если позовут – доверять и идти следом. Если сломают и выкинут – искать дальше.
Общим потоком вымывает на улицы, швыряет по всем ветрам и прибивает к обочинам. Если прятаться – то на самом видном месте.
Лухань только шепчет и шепчет свою молитву немеющими от холода губами, устремив взгляд вверх. Он ничего уже не ищет; яд разъедает его надежду, холод убивает его веру.
В меркнущем свете бледного, будто стремящегося умереть поскорее дня, что-то привлекает внимания Сехуна. Он останавливается прямо посреди потока, его толкают – раз, второй, третий, и наконец начинают огибать плавной дугой, словно подводный камень на пути неумолимого течения.
Это даже не вспышка, не попавший в сети потока осенний лист; это белая птица со сломанными крыльями, с тоской смотрящая на небеса и понимающая, что ей никогда не вернуться домой.
Белое стекает по перьям и капает алым на асфальт, впитывающий последний дар уходящей жизни жадно и без остатка. Губы шепчут беззвучно – то ли проклятие, то ли молитву, отсюда не разобрать. Облачка пара едва-едва вырываются изо рта со слабым дыханием. Рождённому летать негоже ползать.
Сехун видит бьющийся в груди птицы свет – отчаянно тусклый, но ещё живой сгусток, тук-тук, тук-тук… Едва различимо за грохотом дождя об асфальт и бетон.
Как насквозь вымокшему человеку может помочь зонтик Сехун не знает и даже не задумывается, наклоняясь и прикрывая его, протягивая руку. Пустые глаза, ещё не сдавшиеся серости – ослепительно чёрные, ослепительно равнодушные, ослепительно знакомые. Такие он видел в зеркале, когда смотрел в него последний раз вечность назад. Ни слов, ни обещаний, ни имён – каждый видит своё и у каждого сотни и тысячи причин предложить помощь и принять её.
***
Сехун оставляет в прихожей зонт, Лухань – последние строки молитвы. Они не включают свет – электричество бездушно и больно жалит глаза. Лухань поворачивается к нему лицом и медленно стягивает бывшую когда-то белой футболку. Одежда стекает с него так же неумолимо и плавно, как капли воды с волос бегут по щекам и очерчивают контуры лица.
Бледный, острый и болезненно тонкий – хрупкий, крошащийся в руках гипс, чудом не расплывшийся в неоднородную массу от избыточной влаги. Холодный, будто весь заледенел, до самого сердца – морозная пыль на дне зрачков. Пальцы Сехуна медленно очерчивают невидимые уродливые рубцы и шрамы на идеальной коже. Касаются запястий – те изламываются, следуя за прикосновениями, как марионетка движется по мановению руки кукловода.
Сехун отворачивается и уходит, чтобы через несколько мгновений вернуться с махровым белым полотенцем и накинуть его на напряжённые плечи.
- Если ты жалеешь – не стоит, - шелестом расправляемых перьев осыпаются с губ первые произнесённые слова. – Оставь мне хоть немного гордости.
- Мне от тебя это не нужно, - Сехун качает головой, и что-то оживает в этих непроницаемых глазах.
- Зачем тогда?..
- Починить. Залечить. Спасти и спастись.
Лухань медленно оседает на пол под тяжестью слов, будто лопнули сковывающие марионетку нити. Искать так долго и в отчаянии кидаться в омут, не имея терпения, ломать и ломаться, разбиваться вдребезги и каждый раз умирать всё больше и больше, промахиваясь и ошибаясь с выбором того, кто смог бы помочь. Опуститься на самое дно, чтобы оттолкнуться от него и встать, приняв протянутую руку, горячее, чем огонь, горячее, чем тысяча солнц. Найти, когда уже перестал искать.
Лёжа в одной постели с Сехуном, под одним с ним одеялом, Лухань выдыхает едва слышно свою молитву и чувствует, как трескается и плавится лёд первых осенних заморозков, схвативший его в свой плен. Сехун молча гладит его по спине, обнимая надёжно и крепко птицу, падшую жертвой осени. Когда придёт весна и срастутся переломанные крылья, он отпустит птицу на свободу.
Он обнимает ладонями и закрывает от невзгод сердце, наполненное светом, обретая надежду пережить эту осень и не утонуть, не поддаться, не пропасть, поведясь на ложные маяки.