Автор: Вёрджил ФеренцеНазвание: Новый день
Фэндом: ВТОВ
Персонажи: Пыниель/Минхёк
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, повседневность, ангст
Предупреждение: ООС, смерть персонажа
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, бла-бла-бла
Размещение: спросите - вам ответят. Не факт, что положительно
От автора: Видит Бог, я хотел, чтобы всё закончилось хорошо
Придумано под Nevada Tan - Ein neuer Tag
2452 словаУтро каждого нового дня для Донгына – какая-то совершенно особая статья. Он давно уже приучил свой организм просыпаться без будильника за два часа до выхода на работу; этого времени как раз достаточно, чтобы, никуда не торопясь, прийти в себя и совершить все необходимые утренние ритуалы. Сразу открывать глаза нельзя – придётся щуриться от слишком яркого света и вытирать набежавшие слёзы, особенно если погода солнечная. Спальня – будто с картинки из какого-то модного журнала, целиком белая. Белые стены и потолок, белый ковёр на полу, белые газовые занавески, ничуть не препятствующие дневному свету просачиваться сквозь большое французское окно, белый шкаф, белые полки, белые кресла и кровать, белое постельное бельё. Донгын несколько минут просто лежит с закрытыми глазами, наслаждаясь последними мгновениями неописуемо-странного состояния между сном и явью, пока не просыпается окончательно.
В комнате есть несколько цветных пятен – картина с голубыми незабудками на стене, книги на полках, несколько фотографий там же, разбросанные как попало второпях вещи… Недопитое вчера вино в пузатом бокале, второй такой же – на полу, в центре уродливой насыщенно-бордовой кляксы. Вытравить её будет очень сложно, и Донгын морально готов к тому, что ковровое покрытие придётся менять. Его не смущает разлитое вино; по крайней мере, до тех пор, пока разметавшиеся по кипельно-белой наволочке волосы человека, делящего с ним постель, не перестали быть такого же цвета.
Донгын улыбается, поворачивая голову вправо. Минхёк спит на животе, обнимая подушку, простынь едва прикрывает бёдра. Вся его беспечность – в этом. Но зрелище, определённо, отвечает эстетическим вкусам Донгына чуть более чем полностью. Вздыхая и качая головой, Донгын наклоняется к нему, чтобы нежно коснуться губами всех выступающих позвонков, снизу-вверх, и зарыться носом в волосы на затылке. Минхёк тут же начинает возиться, медленно просыпаясь. Ему ещё можно спать и спать, но он всё равно вскочит, стоит лишь Донгыну сделать пару шагов от кровати.
- Доброе утро, - Минхёк спросонья – тёплый и беззащитный, а его улыбка слепит куда сильнее, чем пляшущие на стенах и потолке шаловливые солнечные зайчики.
- Доброе, - соглашается Донгын. Утро, которое начинается подобным образом, не может быть никаким другим. Как не может быть плохим и вечер, заканчивающийся в объятиях Минхёка. Это его собственный маленький круговорот добра.
Минхёк потягивается, мышцы перекатываются под кожей. Донгын посмеивается про себя – красуется. Он ни капельки не против, особенно если после этого Минхёк принимается выбираться с постели – для этого нужно перелезть через Донгына, а тот не пустит так просто. Обвивая руками узкую талию, он притягивает Минхёка к себе, заставляя растянуться сверху.
- М-м, ну умываться же, - тот фырчит, но улыбается слишком довольно.
- Сначала обнимашки.
Утренние поцелуи – самые долгие и самые нежные, немного ленивые; не такие, от которых сердце начинает биться быстрее. Скорее, наоборот – успокаивающие, тихонько, как будто шёпотом. Донгын не знает, как у Минхёка, но лично у него всё внутри трепещет и переворачивается с ног на голову.
- Террорист, - у Минхёка есть привычка, после каждого поцелуя закусывать губу, это забавно.
- Кто ещё кого терроризирует, интересно… - Донгын не видел ничего красивее его искрящихся смехом глаз, выглядывающих из-под встрёпанной чёлки. И не слышал ничего приятнее его смеха.
Становится очень тепло в груди, улыбка не желает сходить с лица. Минхёк наконец-то перебирается через него и соскальзывает на пол, потягивается снова и по привычному маршруту направляется в ванную. Нужно и самому вставать – с тихим вздохом Донгын садится и свешивает ноги с края постели. Его пижамные штаны где-то рядом, осталось только их найти – это Минхёк может спокойно разгуливать по квартире обнажённым, не все такие наглые, самоуверенные и красивые.
Донгын распахивает белые газовые занавески и открывает окно, впуская в квартиру звуки города и суету начавшегося рабочего дня. Вдыхает полной грудью, прикрыв на мгновение глаза, и идёт готовить завтрак. К тому моменту, как Минхёк выплывает из душа, у него уже готовы тосты с сыром и джемом, сварен кофе и поспевают вафли в недавно купленной электрической вафельнице. Раньше Минхёка даже на такой завтрак приходилось уговаривать; Донгын терпеть не может есть в одиночестве, а его с детства приучили, что с утра нужно как следует набраться сил.
- Что у тебя сегодня? – спрашивает Донгын после того, как Минхёк допивает вторую чашку кофе. Сам он так много не пьёт, но Минхёк всегда заливается под завязку. За это время Донгын успевает переодеться и возвратиться на кухню, на ходу застёгивая на запястье ремешок часов.
- Вечером нужно на трек… Послезавтра заезд, - он говорит об этом радостно и беспечно. Пусть это всего лишь какие-то промежуточные старты, он всё равно ждёт с нетерпением. Скорость уже смешалась с его кровью и стала частью его самого.
- Береги себя. Не лихачь сильно, договорились? – Донгын не может скрыть своего беспокойства, а Минхёку лишь бы посмеяться.
- Не переживай. Ничего не случится, пока ты со мной, - уверяет он, поднимаясь, чтобы поправить Донгыну галстук.
- В этом и проблема. Я не смогу приехать на гонку.
- Дурак, - Минхёк произносит это так мягко-мягко, что даже ничуть не обидно. Касается губ Донгына слегка и разглаживает ладонями лацканы его серого пиджака. – Ты давно уже вот здесь, всегда со мной.
Он хлопает себя по груди, слева. Красноречиво и понятно до крайности, только Донгыну всё равно неспокойно. Так всегда перед всякими гонками – мало ли что может произойти.
- А ничего, что тебе на трек сегодня, а мы ночью… - он пытается отодвинуть волнение подальше и спрятать его за какими-то бытовыми, даже немного пошлыми вещами.
- Как будто в первый раз, честное слово, - Минхёк разве что глаза не закатывает, и теперь смеётся уже Донгын, прижимается лбом к его лбу и обхватывает лицо ладонями. – Ну-ну-ну, папочка, что такое?..
- Успеем пообедать вместе? - сколько лет они уже живут вот так, видятся каждый день, почти всё время проводят друг с другом – а ему всё равно мало, постоянно нужно видеть Минхёка, прикасаться к нему, обнимать, целовать.
Мучительно, когда он уезжает на какие-нибудь соревнования, мучительно, когда по разным причинам они ночуют отдельно друг от друга.
- Успеем. Как обычно, в то же время, в том же месте, - Минхёк целует его в лоб и ободряюще треплет по волосам. В такие моменты Донгын вспоминает, что он здесь, по идее, младший. – Беги, а то опоздаешь и получишь от начальства выговор.
Донгын не напоминает лишний раз, что он и сам начальство, просто кивает и спешит на работу. У него сегодня много дел, немного больше, чем обычно, и важная встреча вечером. Интересно, кто вернётся домой раньше?..
Ярко-синий Kawasaki Ninja Минхёка занимает на подземной парковке место рядом с его тёмно-серой Audi, и это ещё раз наталкивает Донгына на мысль о том, какие они всё же разные. В гардеробе Минхёка не найдёшь скучных костюмов-двоек тусклых цветов, которые каждый день носит Донгын, его жизнь – мотоциклы и скорость, а не протирание штанов в офисе.
На всякий случай Донгын запоминает, что нужно поинтересоваться у Минхёка о причинах, которые удерживают его рядом с таким размеренным человеком. А пока нужно спешить – он действительно слишком уж задержался.
***
DMTN – Safety Zone .mp3
Донгын каждую ночь спит свои стандартные восемь часов, но всё равно не может почувствовать себя отдохнувшим. Усталость копится в нём день ото дня, и некому забрать её, не с кем разделить. Он просыпается по звонку будильника за час до работы, уткнувшись носом в соседнюю подушку, будто пытается уловить запах человека, который на ней спал. Всё тщетно, а тяжесть внутри мешает дышать и жить. Он едва ворочает собственное неповоротливое тело и по ощущениям скоро окончательно превратится в каменное изваяние.
Чашка кофе с утра, тосты, клубничный джем и сыр. Он едва может впихнуть в себя один, рассиживаться нет времени, посуда остаётся стоять как попало до вечера, до тех пор, пока он не вернётся. Ярко-синий Kawasaki не стоит больше рядом с тёмно-серой Audi – Донгын гадает, где же он, но эти мысли не задерживаются в его голове надолго. Стоит только выехать с парковки – он тут же забывает об этом.
У него нет ничего, кроме работы. Он старается лишний раз не смотреть на себя в зеркало, потому что знает, что увидит там осунувшееся, усталое лицо, тёмные круги под глазами. Даже Чансоб, постоянно подкалывающий его главбух, больше не смеётся. Только хмурит брови и следит за тем, чтобы в обеденный перерыв Донгын обязательно поел – вытаскивает его в соседнюю кафешку, сам что-то заказывает. Донгыну всё равно. Он даже не понимает, какое сейчас время года, месяц, день недели. Каждый день приходится смотреть на календарь, чтобы хоть как-то сориентироваться в пространстве.
После работы он заезжает в один и тот же цветочный магазин и покупает букет цветов, не особо заботясь о цене. Сегодня – ярко-алые паучьи лилии. По заученному маршруту он ведёт машину туда, где для него сейчас сосредоточилось всё.
В палате 581 пахнет цветами и почти все приспособленные для этого поверхности заставлены вазами с всевозможными букетами. Приставленная к Минхёку медсестра долго думает, куда же девать лилии, но в итоге справляется с поставленной задачей и исчезает, оставляя Донгына одного. Он придвигает к койке Минхёка низкий стул, садится. Не очень удобно, но уже привычно. Рука Минхёка лежит поверх одеяла, и Донгыну странно и немного страшно видеть, как сильно она истончилась за это время. Даже боязно сжимать его пальцы своими ладонями, боязно прикасаться губами – кажется, что в любой момент кости могут сломаться, рассыпаться пылью, будто ничего и не было.
Судя по тому, что на календаре восемнадцатое сентября, прошло уже три месяца и ещё немного с того злополучного заезда. Здесь времени нет, как нет его больше в жизни Донгына.
- Привет. Как ты тут? Говорят, всё так же. Совсем ничего не меняется… Ты всё странствуешь где-то.
Врачи велели Донгыну побольше говорить. Ему, человеку, который словам предпочитает действия, особенно когда дело касается дорогих ему людей. Ему приходится рассказывать всё, абсолютно всё о своей ставшей совершенно однообразной жизни. И сказки рассказывать, и умолять, и строить планы на будущее, хоть из-за этого адски больно в груди и поперёк горла стоит горький ком. Он должен слышать. Он должен знать, куда идти.
Три месяца и ещё немного. Известны, конечно, случаи, когда люди выходили из комы спустя гораздо больший срок, но таких случаев – один на несколько миллионов. С каждым новым днём надежды всё меньше.
- Он убил бы тебя за то, во что ты себя превратил.
В эту палату редко кто заходит, и Донгын вздрагивает, услышав чужой голос. Хёншик, опираясь на трость, медленно хромает от двери к кровати, останавливается и переводит дух. Друг и товарищ Минхёка по команде, он тоже пострадал в этой аварии. Он и ещё несколько человек, которых собирали по кускам. У Хёншика в ноге – железный штырь, или что-то вроде того. Донгын слабо представляет, как это возможно и как люди с таким живут, но он хотя бы в сознании. Он не прикован к постели, пусть ему больше и не участвовать в мотогонках, да и вообще не заниматься никаким спортом.
- Что собираешься делать дальше? – игнорируя предыдущую реплику, спрашивает Донгын, кивая на его ногу.
- Подумаю наконец о том, чтобы остепениться и обзавестись семьёй. Лучше подумай, что будешь делать ты. Нельзя хоронить себя заживо – он всё видит и всё понимает. Думаешь, захочет вернуться к такому тебе?
Тем вечером ему позвонил Ильхун, один из координаторов команды. Донгын не запомнил детали, он вообще слабо способен воспроизвести, что именно происходило тогда с ним и с окружающим миром. Вопреки ожиданиям, ничего не взорвалось, не рухнуло, солнце не погасло; всё как шло, так и продолжило идти своим чередом. Просто Донгына не стало. И время остановилось.
У Минхёка и было-то разве что несколько ссадин и ушибов, будто ничего серьёзного; мало кто может похвастаться тем, что вышел из такого завала без единого перелома. Но он как-то очень неудачно ударился головой, и не спас никакой шлем. Нужно было в прошлой жизни сделать что-то действительно плохое, чтобы так не повезло.
Донгын не замечает, когда Хёншик уходит. Так и сидит, машинально поглаживая холодные, тонкие пальцы Минхёка.
- Мне обещали повышение, - вспоминает он, когда до окончания приёмных часов остаётся всего ничего. – Если с этими переговорами всё срастётся, меня сделают директором филиала и отправят в Чикаго. Представляешь? Смогу постоянно видеться с родителями.
Было бы в самом деле неплохо вернуться домой, Донгын давно не виделся с семьёй, закопавшись в рабочие будни и их с Минхёком совместную жизнь.
- Давай ты проснёшься к этому времени?.. Поедем вместе. Ты понравишься маме, я знаю. Поговорите с отцом о мотоциклах, он у меня ценитель. Просыпайся скорее. Хорошо? Просыпайся… Я не могу так больше.
Перед уходом Донгын пытается традиционно напомнить медсестре о своей просьбе, но та опережает его, кивая и обещая сразу же позвонить при малейших изменениях в состоянии пациента. «Пациент». Это звучит ужасно, Донгына даже передёргивает.
Он так устал от всего этого. Устал гадать, что дальше, устал жить в остановившемся времени, словно в непроницаемом для всего внешнего пузыре, устал быть машиной, забывшей, что значит быть человеком.
Этой ночью ему впервые за три с небольшим месяца звонят из больницы. Глядя на экран мобильного, ещё не осознавая, кто и почему звонит ему в три часа ночи, Донгын впервые в своей жизни испытывает приступ самого настоящего животного ужаса. Короткая вспышка, встряхнувшая его с ног до головы.
В нём почти не осталось места для надежды.
***
Jelonek – Old sorrow .mp3
Утро каждого нового дня для Донгына – какая-то совершенно особая статья.
Сразу открывать глаза нельзя – придётся щуриться от слишком яркого света и вытирать набежавшие слёзы, особенно если погода солнечная. Спальня – будто с картинки из какого-то модного журнала, целиком белая. Белые стены и потолок, белый ковёр на полу, белые газовые занавески, ничуть не препятствующие дневному свету просачиваться сквозь большое французское окно, белый шкаф, белые полки, белые кресла и кровать, белое постельное бельё. В комнате есть несколько цветных пятен – картина с ярко-жёлтыми подсолнухами на стене, книги на полках, ярко-алые паучьи лилии в вазе на кофейном столике. Донгын несколько минут просто лежит с закрытыми глазами, наслаждаясь последними мгновениями неописуемо-странного состояния между сном и явью, пока не просыпается окончательно.
Ему снился хороший сон, будто кто-то очень родной и близкий был рядом с ним. Ему даже кажется, что он до сих пор чувствует тепло объятий. С тихим вздохом Донгын садится и свешивает ноги с края постели. Ощущение тут же пропадает, как последний, сброшенный слишком резкими движениями, отголосок мира снов. Он встаёт, распахивает белые газовые занавески и открывает окно, впуская в квартиру звуки города и суету начавшегося рабочего дня. Вдыхает полной грудью, прикрыв на мгновение глаза, и идёт к шкафу, чтобы начать сборы.
В его гардеробе почти все вещи – скучных цветов, а ещё много костюмов-двоек, которых требует от него дресс-код. Много одинаковых белых рубашек с тщательно отглаженными воротничками, много одинаково тусклых, неброских галстуков.
Донгын одевается очень тщательно, чтобы не пропустить никаких деталей вроде лишней белой ворсинки на идеально-чёрных брюках. Долго завязывает галстук, пробуя несколько узлов, выбирает самые простые запонки и причёсывается. Застёгивая на запястье ремешок часов, он заглядывает на кухню, чтобы сделать себе чашку кофе.
Последнее, что связывает его с этим местом, сгорит через пару часов в печи крематория. Останется только табличка с именем и фотография, на которой он всегда будет улыбаться.
Донгын выпивает кофе в несколько медленных глотков и ставит чашку в мойку. Схватив ключи от машины с тумбочки в коридоре, он стремительно выходит из дома. Через несколько дней он выставит эту квартиру на торги и никогда больше не вернётся. На кофейном столике в спальне, под вазой с алыми паучьими лилиями, лежит его билет в Чикаго.
@темы:
охреневшая ворона,
BTOB