Место, которое Ама облюбовала в школьном дворе, находится на самом солнцепёке, и на него почти никто не претендует. Кроме ещё парочки теплолюбивых — или, скорее, жаропрочных — студентов, все наоборот спешат заползти в тень или вовсе не покидают на переменах своих классных комнат. Ама любит солнце, но загар к ней липнет с трудом: в отличие от Верде и уж тем более Масы, она совсем бледная. Или варёно-красная, когда сгорит.
Вольготно рассевшись прямо на столе, Ама вытягивает ноги и критично осматривает случайно ободранную пару дней назад коленку, оцарапанные, заметно потрёпанные многочисленными запинками туфли, поправляет сползший носок. Проводить большую перемену в одиночестве совсем не весело, но слушать бесконечное нытьё плавящихся от жары подружек тоже было бы не классно. Уж лучше так.
Есть у этого стола ещё одно неоспоримое и важное преимущество: он стоит в непосредственной близости от баскетбольного кольца, под которым, вне зависимости от погоды и времени года, то и дело толкутся мальчишки. Кричат, шумят, размахивают руками и учиняют всяческий беспорядок, привлекая к себе всеобщее внимание. Никто не удивится, если Ама иногда будет на них коситься или даже беззастенчиво пялиться, якобы наблюдая за игрой, будь то баскетбол или что-нибудь ещё. У всех к ним взгляды так и липнут, за неимением других развлечений, так что нет в этом ничего странного, смущающего или чересчур очевидного. Верно?
С превеликой осторожностью, чтобы ничего ненароком не пролить, Ама протыкает трубочкой пакетик морковного сока и снова скашивает взгляд на парней, увлечённо перекидывающих друг другу футбэг. Жара сделала своё дело и их сегодня всего двое, но для Амы и одного-единственного было бы достаточно, чтобы переживать, нервно ёрзать на месте, то и дело поправлять волосы и чувствовать вот это странное, очень щекотное, непонятное что-то. Наплевать ей на пытающегося красоваться, выделывающего всякие трюки Просперо — Ама исподтишка наблюдает за одним только Нинджином. Сколько раз она вот так обливалась, спотыкалась, падала и как только не позорилась, засмотревшись на него?..
Нинджин классный. По крайней мере, Ама так думает: они не очень хорошо знакомы, но по словам других ребят и по её же собственным наблюдениям, так и выходит. Он добрый и отзывчивый, весёлый, очень заразительно смеётся. Низковат, конечно, но с другой стороны — не нужно задирать голову или привставать на цыпочки, чтобы с ним поговорить. Ну и что, что разговаривали они только в воображении Амы, а в реальности все потенциальные диалоги заканчивались тем, что она убегала прочь?
Нинджин похож на солнце.
Ама очень любит солнце и очень не хочет проводить никакие параллели.
— Ама-чан. Ама-чан? Ама-ча-а-ан. Земля вызывает Аму, приём! — она возвращается в реальность только после того, как у неё перед носом самым вопиюще невежливым образом машут ладонью. Да, до неё сложно бывает докричаться, когда она погружается в водоворот своих мыслей, это её не раз подводило и вот происходит снова. — О, вернулась, кажется. Я попью? Очень уж жарко, а фонтанчик, как назло, сломался.
Конечно, это Нинджин — вот тут, прямо у неё перед носом, близко-близко, улыбается своей обезоруживающей улыбкой и что-то говорит. Она не понимает ни слова, только глупо хлопает ресницами в ответ; а в голове, вместо только что бушевавшего урагана, становится тихо. Как на кладбище. Или как в космическом вакууме.
Так и не дождавшись ответа и пробормотав себе под нос что-то вроде «молчание — знак согласия», Нинджин аккуратно вытягивает у неё из руки пакетик сока и преспокойно отпивает, как будто это абсолютно в порядке вещей. Каждый день так делает, было бы чему удивляться.
— А… — шестерёнки в голове Амы с натужным скрипом сдвигаются с места и снова начинают крутиться, она понимает, что бессовестно пялится на губы Нинджина, что пакетик сока так же осторожно возвращается в её ладонь — то есть, Нинджин фактически держит её за руку. И если она сейчас решит попить, то это будет непрямой… О боже.
— Вот спасибо! Ты буквально мне жизнь спасла, что бы я без тебя делал, — Нинджин не замечает мучительной работы её мозга и сияет так, что аж слепит. Она беспомощно переводит взгляд на стоящего неподалёку Просперо, обратно на издевательски-рыжую трубочку и чувствует, как заливается краской до самых корней волос. Хорошо, что волосы не умеют краснеть.
— Ой, — из груди Амы вырывается только неубедительный писк. Сердце колотится, как сумасшедшее, грохочет на весь школьный двор — ещё немного, и люди оглядываться на неё начнут. Или она просто упадёт в обморок от жары и смущения, смешанных в равных пропорциях.
Невероятным усилием воли Ама заставляет себя спокойно поставить многострадальный пакетик сока на стол. Так же спокойно, и придерживая на всякий случай юбку, она сползает со своего места и, едва почувствовав под ногами твёрдую землю, скорее бросается прочь. Ей нужно куда-нибудь спрятаться, в самый дальний и в самый тёмный угол, где никто её не найдёт, пока она не переживёт этот ужасный, ужасный, ужасный момент.
— Ама-чан? — Нинджин озадаченно смотрит ей вслед, скребёт в затылке и поворачивается к Просперо. — Я её обидел что ли?..
Тот равнодушно пожимает плечами и едва сдерживается, чтобы не приложить ладонь к лицу.