Автор:
Вёрджил ФеренцеНазвание: Синего моря пучины
Фэндом: EXO
Персонажи: Сехун/Лу Хань, Чонин/Лу Хань. Упоминаниями - Исин, Бэкхён, Минсок, Чанёль
Рейтинг: PG-13
Жанр: фэнтези, ангст, романтика
Предупреждение: ООС, смерть персонажа
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, бла-бла-бла
Размещение: спросите - вам ответят. Не факт, что положительно
4831 словоС берега океан кажется бесконечно бирюзовым и простирается безгранично далеко – так, что даже крылатая мысль не может дотянуться до земель, лежащих с другой стороны. Наберёшь воды в ладони – прозрачная и ядовито солёная, словно слеза; всё спешит скорее сбежать, просачиваясь даже сквозь крепко-накрепко стиснутые пальцы. Когда-то Лу Хань хотел научиться так же не обращать внимания на оковы и из тихой заводи попасть, наконец, в бурный поток жизни, унесший бы его прочь. Теперь он редко позволяет себе фантазировать о свободе.
Легко ступая по рассыпчатому золоту прибрежной песочной полосы, он подставляет лицо раннему утреннему солнцу. Шальной бриз налетает с океана, треплет многочисленные складки его лёгких, светлых одежд и ласково ерошит волосы. Ветер слишком уж разгулялся со вчерашнего вечера, стало быть, с дальних берегов к ним плывут корабли северных торговцев. Ветер любит их, отважных мореплавателей и путешественников из богатого, но сурового края, как благоволит южанам Земля, как покровительствуют западу и востоку Огонь и Вода.
Шорох прибоя и крики чаек вторят голосу бегущей в жилах Лу Ханя восточной крови, но он давно уже лишён счастья человека, имеющего родной край и родной дом. Он всего лишь невольник, прикованный к своему хозяину и всю жизнь обречённый провести меж камнями и водой, меж прибрежными скалами, за которыми раскидывается на многие километры раскалённая пустыня, и ненасытной пучиной. Две бесконечности, между которыми лишь тонкая линия жизни.
С самого утра в порту много людей. Снаряжаются для отправки к другим берегам торговые суда – южный предел мало что может предложить более богатым соседям, но никто так не славится искусством обращения с металлами и драгоценными камнями, как южные мастера. Да и местные воды богаты рыбой – вот и рыбаки раскладывают на наскоро возведённых в отдалении прилавках утренний улов. Снуют туда-сюда пронырливые беспризорники, так и норовящие стащить то, что плохо лежит, но достаточно и праздных, не занятых никаким делом зевак, таких, как Лу Хань – не ему одному ведомы приметы и новости, приносимые птицами.
Полосатые паруса и цветные флаги взрезают небо, как заострённые корабельные носы – пенные волны. Они уже так близко; через пару часов прибудут в порт, как раз к пробуждению молодого господина. Два больших, нагруженных корабля – первые гости близящейся ярмарки мастеров. Рановато они, пожалуй… Но в том, чтобы прибыть первыми, есть свои плюсы и какое-то особенное очарование.
Лу Хань покидает шумный порт и спешит прочь, в одно из своих излюбленных уединённых мест на берегу, чтобы оттуда совсем чуть-чуть понаблюдать за приближением кораблей. Сам он ступал на палубу лишь однажды – когда умер отец и старый хозяин продал его и отправил сюда, за тридевять земель, в долгий путь с востока. Путешествие почти не сохранилось в его памяти, слишком мал он был тогда, но иногда по ночам ему снится скрип снастей и величавая громада грот-мачты.
Мечтатель; к чему доставлять себе лишние страдания этими бесконечными несбыточными грёзами? Даже если он решится сбежать, даже если побег удастся и он отправится на север или запад, где рабства нет и все люди одинаково свободны – его станут искать. Где он возьмёт столько денег, чтобы избавиться от ошейника, по которому все признают в нём беглого раба? В лучшем случае его убьют, в худшем – с позором отправят обратно, и кто знает, какова будет его участь.
Пронзительно кричит чайка где-то совсем рядом. Хлопают крылья, и птица взвивается вверх – её спугнули торопливые шаги девушки-служанки. Лу Хань узнаёт в ней бойкую, говорливую Эллин. Она перескакивает с камня на камень, чтобы добраться до него.
- Ну и пришлось же мне повозиться, чтобы тебя отыскать, - переведя дыхание, ничуть не сердито увещевает она.
- Что-то произошло?
- Молодой господин послал за тобой. Но это было уже довольно давно, так что изволь поспешить, - она подаёт ему руку и помогает подняться, хотя можно было бы обойтись без этого. Кожа её ладоней груба и неприятна на ощупь – в отличие от Лу Ханя, Эллин много работает по дому, куда там ухаживать за собой. – Беги. У меня ещё дела на рынке.
Лу Хань не особенно спешит в поместье, хотя чувствует вину перед Эллин за то, что ей пришлось тратить время и силы на его поиски, выполняя лишнюю работу. Слишком часто ей приходится это делать, потому что слишком часто он сбегает по утрам и не успевает возвратиться вовремя.
- Господин… - Лу Хань низко склоняет голову, проскользнув в просторную светлую спальню с огромными окнами. Слуги уже давно распахнули створки, впустив внутрь тревожащее легчайшие занавески дыхание океана, принесли завтрак и блюда со свежими фруктами, но мастер Чонин ещё не поднимался с постели. Опираясь спиной на высокие подушки, он полулежит, обратив взгляд на пронзительно-лазурное, без единого облачка, небо, и его обнажённая грудь вздымается медленно и размеренно. Тихий зов Лу Ханя привлекает внимание Чонина, и он переводит взгляд живых тёмных глаз на слугу.
- Ты заставил меня ждать, - укоряет он, и Лу Хань ниже склоняет голову. Но никакой брани не следует: Чонин лишь взмахивает рукой, подзывая его, и Лу Хань возвращается на своё место подле хозяина – туда, где проснулся несколько часов назад и просыпается ежеутренне.
Невольник, подарок на день рождения целую вечность назад, а в последствии – любовник. Тот, кто согревает постель, развлекает вечерами и ублажает по ночам, повинуясь безмолвно всем приказам; раб и телом, и духом.
- Ведь знаешь, я не могу начать день без тебя, - улыбка мастера всегда очень добра, но это лишь иллюзия, за которой скрываться может что угодно. Лу Хань давно не верит ни этой улыбке, ни кажущейся мягкости его голоса, ни ласковым словам. Не после оставивших шрамы на спине плетей, не после хлёстких ударов по лицу и беспощадных синяков на теле. – Мне нужен твой поцелуй. Наудачу.
Небольшая традиция, им самим для себя же выдуманная – попытка свести к шутке правду о том, что он всего-навсего боится густой темноты южных ночей. Лу Хань не имеет права возразить. Прижимаясь к боку молодого господина, он ладонями медленно скользит по его плечам, находит губами его губы. За долгие годы он научился обманывать, как никто; вкладывать в поцелуи то, чего нет и никогда не было, чего от него хотят добиться. Он научился выдавать за любовь страстную волю к свободе и почти болезненную преданность.
Или же мастер просто позволяет ему думать так, питать жалкие иллюзии.
Привычно устраиваясь между подушек и лёгких покрывал, укладывая голову на плечо молодого мастера, Лу Хань рассматривает простой кулон с чистейшим изумрудом. Когда-то Чонин сделал его сам – это была первая его работа. Обрамлённый золотом камень удобно лежит в ложбинке между его ключиц, словно там – самое естественное место для его пребывания. Сложно удержаться и не коснуться изумруда – ладонь Лу Ханя медленно скользит по груди господина. Его рука кажется чересчур белой на фоне загорелой кожи.
- Ты видел корабли, не так ли? – молодой господин перебирает волосы цвета мёда. От звука его голоса Лу Хань вздрагивает – он забылся, зачарованный блеском изумруда. Отдёрнуть руку было бы не очень умным решением с его стороны, поэтому он оставляет всё, как есть.
- Да. Огромные… - кивает он, едва улыбаясь и словами пытаясь отвлечь внимание мастера. – Наверное, они уже причалили.
- Как думаешь, что привело их так рано? До ярмарки ещё уйма времени, - рука молодого мастера живёт своей жизнью – гладит кожу, ныряет под невесомую ткань, ласкает выступающий позвонок и затем нащупывает застёжку.
- Я… не могу знать этого, господин, - всё тело Лу Ханя напрягается, когда Чонин укладывает его на спину и неторопливо, слой за слоем, раздевает.
- Им что-то нужно. Не только ярмарка. И я могу извлечь из этого выгоду, - губы Чонина медленно скользят по его груди, и Лу Хань чувствует все его слова своей кожей. Чутьё молодого мастера сделало его одним из самых влиятельных людей южного предела, влиятельнее даже его погибшего в океане отца – он не упустит своей выгоды, если предчувствие подсказывает ему путь. – Вечером мы нанесём этим господам визит вежливости. Хочешь сопровождать меня?
Конечно, Лу Хань хочет этого, но нельзя показывать чрезмерную радость или заинтересованность. Таковы правила их негласной игры.
- Хочу, - шепчет он едва слышно, и усмешка мастера Чонина буквально обжигает, на несколько долгих мгновений оставаясь клеймом над впадинкой пупка. Пусть мастер и не огненный чародей запада, но мать его была сведуща в этом колдовстве – наверное, что-то передалось ему с кровью.
Нужно вести себя хорошо сегодня.
Лу Хань закрывает глаза.
***
Всё точно так, как было в снах Лу Ханя. Поднимаясь по сходням на борт главного корабля следом за господином, он старается дышать как можно глубже и держать глаза широко открытыми, чтобы ничего не пропустить. Ступает он медленно, из-за чего молчаливый начальник охраны господина, сопровождающий их Цзытао, уже несколько раз подталкивал его в спину. Лу Хань старается не пересекаться с ним слишком часто, но упорство и старание, с которыми Цзытао исполняет свои обязанности, вызывает у него уважение и восхищение. Сам он не стал бы действовать против воли мастера, не желавшего являться сюда с охраной.
- Никогда не слыхал о таком, чтобы один из мастеров являлся лично, а не посылал слуг, - звонкий возглас отвлекает внимание Лу Ханя от созерцания и заставляет покрутить головой в поисках источника голоса. Обладатель его спускается к ним с верхней палубы, походка его уверенна и шаг широк, а улыбка – открыта и приветлива. На голове его пылает пожар – свет заходящего солнца делает подвязанные широкой банданой медно-рыжие волосы похожими на живой огонь. – Капитан Ким Минсок к вашим услугам, господа. Снял бы перед вами шляпу, да вот её нет… Добро пожаловать на борт «Отчаянного».
Лу Хань перестаёт следить за разговором тогда, когда мастер отвечает любезностью на приветствие. Пустые слова и привычные формулы вежливости не так интересны, как снующие туда-сюда матросы и простая, но броская вышивка на одежде капитана, его жесты, или спущенный полосатый парус и штурвал в отдалении, наверху, там, откуда капитан спустился. Впервые за много лет Лу Хань стоит на палубе корабля, но чувствует себя удивительно спокойно и умиротворённо, словно на своём, правильном, месте.
- Об этом вам лучше поговорить с Исином. Я всего лишь скромный мореплаватель. В этих делах он сведущ больше меня, – капитан дружески похлопывает мастера Чонина по плечу, и Цзытао невольно напрягается, а Лу Хань улыбается уголками губ этой свободе. Никто из жителей южного предела, даже самые высокопоставленные чиновники и мастера, никогда не смогли бы позволить себе такого – будь они хоть трижды старше, мудрее и искуснее Чонина. – Я вас провожу в кают-компанию.
- Останьтесь, - коротко приказывает Чонин Лу Ханю и Цзытао. Последний ожидаемо пытается возразить:
- Но мастер, я должен сопровождать вас…
- Никто здесь не станет на меня нападать, Тао. Подожди вместе с Лу Ханем и пригляди лучше за ним – как бы ему не вывалиться за борт.
Губы начальника охраны сжимаются в тонкую линию, но он лишь покорно склоняет голову и бросает на Лу Ханя неприязненный взгляд. Тот, впрочем, не в обиде – ему, наверное, тоже было бы неприятно, окажись он на месте Цзытао. Будучи свободным человеком, охранять невольника.
Капитан Минсок и мастер Чонин вместе скрываются в недрах корабля, и мысли Лу Ханя тут же отвлекаются от них – он подходит к борту и ладонями проводит по тёмному дереву, не отрывая взгляда от линии горизонта вдалеке. Солнце медленно клонится к закату и через несколько часов вновь опустится на своё ложе на океанском дне. Лу Хань часто наблюдает закаты, но отсюда смотрится совсем иначе. И непроницаемая глубина вод внизу, и город позади… Даже привычно солёный воздух – и тот кажется иным.
Оставив Цзытао среди других матросов, поглядывающих на него с доброжелательной усмешкой, он идёт вдоль борта, поднимается к штурвалу. Дерево под его ладонью тёплое – либо нагретое жарким солнцем, либо всё ещё хранящее тепло рук рулевого. Странное волнение заставляет его сердце биться быстрее, и мелкая-мелкая дрожь поселяется где-то внутри, будто душа трепещет, надёжно скрытая под покровами физической оболочки.
- Нужно много смелости, чтобы взойти на борт корабля, и много отчаянной, страстной любви к морю, чтобы вести его к незнакомым берегам, - негромкий голос заставляет его отшатнуться в сторону. Лу Хань оглядывается в испуге, словно его поймали на месте преступления. Высокий мужчина – нет, юноша – стоит рядом с ним, глядя на залитый золотом заката океан. – В Минсоке есть в равной степени и то, и другое. Только таким капитанам и стоит доверять свою жизнь.
Когда юноша поворачивается к нему, Лу Хань прячет руки за спиной и опускает голову, не смея встретиться с ним глазами. Светловолосый, белокожий, статный; богатая одежда и осанка подсказывают, что он явно благородного происхождения. Ещё один молодой господин, едва ли старше мастера Чонина.
- Я не видел тебя здесь раньше. Стало быть, ты с берега… невольник, - холодные пальцы поднимают его подбородок и касаются тонкого металлического ошейника. – Никогда раньше такого не видел. А выглядишь как младший сын какого-нибудь вельможи – только поведение выдаёт.
Это всё потому, что рабы нужны не только для работы по дому или в рудниках. Но Лу Хань молчит. Он не знает, что побудило этого человека заговорить с ним, и никто не просил его открывать рот.
- Откуда ты?
- С востока.
- О. Водный чародей на корабле – хорошая примета. Даже если чародей поднимается на борт лишь на несколько минут и не участвует в плавании. Команда будет благодарна такому подарку.
Юноша отнимает свою руку от его шеи, и Лу Хань осмеливается поднять взгляд. Лицо его кажется неприятным, взгляд – излишне цепкий, но заходящее солнце своим сиянием смягчает его черты. Благородный излучает всем своим видом безграничное спокойствие, подобно хамелеону отражая утихший к вечеру океан.
- Я не обучен чародейскому искусству, - отвечает Лу Хань. Но даже если бы и был, ошейник не дал бы ему шанса призвать стихию на помощь.
- Это не имеет значения. Твоя кровь, то, что дано тебе природой, решает. Не налёт преходящих знаний.
Его взгляд. Лу Хань никак не может свыкнуться с его взглядом – он слишком серьёзен для такого юного лица, слишком внимателен и пронзителен. Смущает его голос, манера речи, лёгкая шепелявость, которую он даже не заметил сразу.
Внутренняя дрожь никак не остановится, Лу Хань едва сдерживается, чтобы не прижать кулак к солнечному сплетению в бессильном жесте. Пусть это прекратится, пусть он снова сможет дышать нормально. Наверняка это всё океан и какие-нибудь чародейские фокусы этого посланника северных ветров – кто знает, что они умеют творить, какую магию.
- Как твоё… - юноша задаёт свой следующий вопрос, точнее, пытается задать, но громкий оклик вмешивается в их разговор. Никогда раньше Лу Хань не был так рад слышать голос господина, зовущего его по имени. Благородный ничего не говорит, только опускает немного голову, пряча невольную улыбку.
Забывая о правилах вежливости, он скорее сбегает, чтобы спрятаться в тени своего господина. Лу Хань не самый хороший раб, позволяет себе слишком много вольностей – он только надеется, что этот северянин из свободного края недостаточно хорошо ознакомлен с тем, как подобает рабам себя вести, и что у него не возникнет проблем. Его хватает только на то, чтобы постараться сделать свою походку такой же верной и плавной, как обычно.
- Нравится тебе «Отчаянный»? – капитан Минсок, всё не отпуская с лица легчайшую, открытую улыбку, с любопытством смотрит на Лу Ханя, замершего за плечом мастера Чонина. – Не удивляйся. Любой морской волк отличит безнадёжную любовь к морю.
Капитан постукивает указательным пальцем по скуле, показывая на глаза, и Лу Хань опускает голову ещё ниже, завешиваясь чёлкой. Люди проявляют слишком много интереса к нему, невольнику, который для свободных жителей южного предела обычно остаётся невидимкой.
- Всё от того, что он с востока, - с вежливой, но весьма сдержанной улыбкой отвечает мастер Чонин.
- Хорошая примета, - смущённый, Лу Хань не сразу заметил человека, стоящего плечом к плечу с капитаном Минсоком. На его рукаве золотой нитью вышита эмблема Торговой Гильдии. Стало быть, с ним предстоит мастеру Чонину вести дела – наверное, это и есть тот, кого капитан назвал Исином.
- Чанёль напьётся до зелёных чертей от тоски, если узнает, что на моём корабле побывал водный чародей, - радости капитана нет границ. – Его «Верному» такое и не снилось.
Исин лишь посмеивается в ответ:
- Насколько я знаю твоего названного брата, он уже напивается в ближайшем трактире вместе со своей командой. От радости, что корабль причалил к берегу.
О том, что капитаны обоих прибывших в этот день в южный предел кораблей – сыновья западных жарких земель, что они оба рыжеволосы и избороздили вместе достаточно морей, Лу Хань узнаёт много позже. Нынешним вечером у него совершенно иные заботы.
Мастер Чонин радушно пригласил купца и тех, кто пожелает к нему присоединиться, остановиться на время ярмарки в его поместье, и Исин с радостью принял предложение. Мягкие перины после неуютных коек корабельных кают – что ещё нужно для счастья? Наблюдая с балкона за тем, как прибывают вечером гости в сопровождении слуг юного мастера, Лу Хань замечает того, чей взгляд поселил дрожь в его сердце. В неверном свете трепещущих на ветру факелов, его светлые волосы отливают платиной.
***
Кроме северного купца с загадочно сверкающими глазами, похожими на меланиты, полюбившиеся в последнее время мастеру Чонину, в поместье гостят ещё двое, да захаживают иногда весёлые капитаны – оба улыбчивые, разговорчивые, насквозь пропитанные солью. Их истории о маридах, русалках и сиренах с удовольствием слушают все домашние, даже мастер Чонин, не падкий на сказки с самого детства.
Неразлучен с купцом молчаливый красавец с тонкими чертами лица и невероятно красивыми руками, исписанными лазуритовыми и охряными узорами. Никто не слышал его голоса с самого прибытия кораблей, хотя заговорить пытались не раз. Он лишь прикладывал палец к губам и смущённо улыбался, а Исин объяснял – ступив на твёрдую землю, заклинатель ветров не может обмолвиться ни словом, иначе духи шторма перестанут слышать его голос и ветра отвернутся от мореплавателей. Его зовут Бэкхён; Исин часто смеётся - Байсянь - и заговаривает с ним на языке, которого Лу Хань не знает, не надеясь получить ответ. На втором корабле тоже есть заклинатель, но он остался на борту, предпочтя каменным стенам песни волн и плач чаек.
Прислуга много болтает, и тот будет знать всё, кто умеет слушать. Гуляя по светлым галереям, музицируя возле журчащего фонтана в просторном саду, прячась от дневной жары в просторных залах за закрытыми ставнями, Лу Хань вслушивается в тихие переговоры.
Третий гость немного младше юного господина и его отец где-то там, за морями, сказочно богат. Имя его Сехун, и серебряные колокольцы музыки ветра начинают петь, едва заслышав его лёгкую поступь. У него волосы как платина, а глаза – цвета моря в непогоду. Он любопытен и не брезглив, он готов исследовать каждый уголок этого поместья, готов разговаривать со слугами, расспрашивать их о том, что ему интересно. Его пальцы часто испачканы чернилами от того, что он пишет путевые заметки.
Сехун пугает Лу Ханя тем, каким слабым он начинает чувствовать себя в его присутствии. Рвутся, раня руки, струны его некогда послушного сямисена, не простившего вдруг сковавшую Лу Ханя неловкость. Больше он не рискует музицировать там, где могут настигнуть его пронзительные серые глаза. Он бежит прочь, к морю, чтобы накатывающие на берег волны смыли его страх, но даже на берегу чувствует преследующий его цепкий взгляд.
Ночами, когда гаснут в доме изящные светильники цветного стекла, мастер Чонин целует израненные пальцы и растревоженное сердце. Пряный запах его смуглой кожи, хранящей в себе жар полуденного солнца даже после заката, успокаивает Лу Ханя – родной, привычный, он не даёт окончательно потерять себя, когда новое и незнакомое выбивает почву из-под ног. Под опущенный полупрозрачный полог постели мастера Чонина, отделяющий её от всего остального мира, пробираются сны о реках, что меняют течение, об оставленных руслах, о приливах и отливах. В снах Лу Ханя вода, скалы и – с недавних пор – холодный северный ветер. Он мёрзнет, и после пробуждения обнаруживает себя крепко прижавшимся к юному господину, будто бы в поисках тепла.
Рассветы над бирюзовой гладью океана, всё прибывающие и прибывающие корабли в порту, далёкий шум пробуждающегося города, бойкий говор румяной Эллин в кухне – всё это приносит Лу Ханю умиротворение, всё это он жадно впитывает, стараясь запастись на день, чтобы не подводило дыхание.
За трапезами он обычно прислуживает господину и подносит гостям сладкое южное вино. Когда заживают его руки, Исин просит спеть им:
- Мастер Чонин рассказывал, что ты дивно поёшь и играешь.
Лу Ханю всё ещё внове, что гости обращаются непосредственно к нему, и он не знает, как реагировать. Он не должен поднимать глаза от пола в присутствии благородных, но растерянность заставляет его нет-нет – да и посмотреть то на одного, то на другого. Бэкхён с улыбкой протягивает ему сямисен, на котором тихо играл весь вечер, радуя трапезничающих приятными мелодиями, но Лу Хань лишь качает головой и просит черноглазую Ческу принести ему эрху.
Ему знакомо много песен, принесённых путешественниками со всех концов света, но пока слуги расставляют на столах вазы с фруктами и блюда со сластями, Лу Хань поёт колыбельную, что когда-то давно звучала из уст златовласой ведьмы с мягкими руками и янтарём вместо глаз:
Нитью ярких огней прошит
Мой путь по ночным небесам.
Всадник дальней дорогой спешит,
Летит навстречу снам.
Тень страха бежит у него за спиной
Скалясь и припадая к земле.
Добрый путник, извечный и милый друг мой –
Я желаю удачи тебе.
Дальней дорогой сквозь спящую степь
Змеится извилистый путь,
Гор вороных впереди видна цепь –
Осталось совсем чуть-чуть.
Всадник уставший шпорит коня,
Мчит, обгоняя свой страх.
Следом за ним, мягким шагом идя,
Ночь улыбку хранит на устах.
Она задурманит, задурит, обманет,
Спрячет во мраке дорогу домой.
И тебе этим летом
Не дойти до рассвета,
Странник, милый и вечный друг мой.
Склоняет голову мастер Чонин, вспоминая свою мать. Переглядываются Минсок и Чанёль, узнав песню – оба удивлены слышать её здесь, но благодарны. На севере и среди волн поют совсем о другом, не то, что огненный народ.
- Вечер долог, и кубки ещё полны, - словно в подтверждение своих слов, капитан «Отчаянного» поднимает свой кубок, салютуя Лу Ханю. – Ты с востока, юноша. Сыграй нам то, что знаешь о своей родине.
Лу Хань вырос далеко от тех мест, где рождаются самые прекрасные в мире музыкальные инструменты, но музыка эта течёт у него в крови и льётся из души, когда смычок скользит по струнам. Старый напев принесли в одну из прошлых ярмарок синеглазые певцы восточных морей, и Лу Хань запомнил – но он не хочет тревожить свою душу печальными словами, оттого его губы остаются сомкнуты.
Без компаса и карты,
Минуя зло календарей…
Ресницы Лу Ханя вспархивают испуганными птицами, когда песня начинает петь себя сама.
- Шисюнь! - осаждает голос Исина, но благородный с платиновыми волосами не обращает на него внимания. Его глаза встречаются с глазами Лу Ханя.
...Мне сердца верный голос
Укажет путь за окоём морей.
Рассветы, закаты – сколько бы ни пришлось скитаться,
Пред очи явлюсь её и станет мир чужой своего родней.
Я в путь свой снаряжу корабль.
В мире всем смертям назло-о-о-о-о-о-о-о-о-о
Даже на край света примчусь я за нею.
Дом родной далеко, путь найти нелегко,
Но сердце тянется к ней,
Жемчужине всех морей…
О-о, солнце, звёзды и луна
Приведут меня туда уо-о-о-о-о-о-о-о-о
Где на дне морском повстречаюсь я с нею.
Бури, штиль и туман, сирен лукавых обман,
Но сердца голос сильней,
Жемчужина всех морей.
Под песню скорбную вод тот покой обретёт,
Кто жаждал встретиться с ней –
Жемчужиной всех морей*.
Поджав губы, Лу Хань откладывает эрху в сторону – Ческа тут как тут, чтобы подхватить инструмент и унести. Он склоняет голову, будто извиняясь, и поспешно уходит, не спросив позволения господина. Сердце у него в груди грохочет как сумасшедшее. В тех глазах он прочитал слишком много.
Не от страха его бросает в дрожь.
***
Город шумит, город живёт; приплывают новые корабли, приходят караваны со всего южного предела. Цветами и флагами украшены улицы, торговые ряды переполнены, и те, кому не хватает места, разбивают свои яркие палатки где попало.
Лу Хань любит глядеть на заморские товары, вдыхать запах западных специй, опасливо касаться северных мехов, пробовать на певучесть восточные инструменты. Даже изящная ковка и манящий перелив драгоценных камней, которых здесь не счесть, приобретают новый смысл, соседствуя с частичками запада, севера и востока под белым южным солнцем.
Но в этот раз он не спешит дивиться чужеземной красоте. Не выбирает новый эрху, не засматривается на дорогие ткани. За закрытыми ставнями, в полутёмных покоях, Лу Хань целует тонкие губы Сехуна под едва слышные переливы серебряных колокольцев. Ошейник обжигает его холодом серебра с мелкой россыпью сапфиров, душит, будто пальцы мастера Чонина оплетаются вокруг его шеи. Юный господин занят своей мастерской, новыми сделками и беседами с Исином – они строят какие-то планы, но Лу Хань так же далёк от этого, как и всегда. Его занимают только нежные прикосновения, от которых за спиной вдруг вырастают крылья.
Он благодарит океан, когда мастер Чонин на несколько дней отправляется с Исином в шахты за городом. В деловые поездки он не сопровождает мастера, и это значит, что в благословенные часы ночи его губы будут рисовать узоры и карты на светлом шёлке кожи Сехуна, что он будет тонуть в серых глазах и дышать его краткими выдохами.
Сехун зовёт его жемчужиной и обращается так бережно, словно боится разбить. Лу Хань, нахватавшись этого странного северного наречия, шепчет едва слышно - Шисюнь - и пропадает всё больше с каждым днём. Как звёзды, падая, сгорают, так сгорает и он, подхватив неизлечимую болезнь.
Они вместе встречают рассвет на берегу, скреплёнными руками приветствуя новый день. Сехун рисует на песке картины, уносимые волнами раньше, чем они будут закончены. Сехун поёт песни на незнакомых языках, рассказывает истории о разных берегах и странах. Он младше, но знает так несравненно много, что Лу Ханю только и остаётся – восхищаться и впитывать в себя крохотные частички его знаний.
Сехуну нравится прикасаться к его мягким волосам, нравится запах эфирных масел от светлой, ухоженной кожи, к которой не пристаёт загар. Слуги перешёптываются, когда видят их вместе, но они оба не обращают на это внимания. Распустившееся в груди Лу Ханя, словно диковинный цветок, чувство делает его безрассудным и смелым.
В день, когда Исин и мастер Чонин возвращаются из шахт, заклинатель ветров просит Лу Ханя помочь ему. Бэкхён, как обычно, не говорит ни слова, просто ловит Лу Ханя за руки и ведёт к себе. Краски уже смешаны и кисточки разложены, нужно только повторить контуры заметно стёршихся узоров.
Исин застаёт их вместе, когда Лу Хань заканчивает выводить орнамент на второй руке. Наблюдает за процессом, не вмешиваясь, и лишь вдыхает, когда тот откладывает тонкую кисть в сторону.
- Ветра любят тебя, - говорит он и качает головой. – Только вот дар это или проклятие?
Бэкхён осторожно и нежно треплет его волосы, благодаря тёплой улыбкой.
Россыпью мелких драгоценных камней Исин украшает ладони Бэкхёна вдоль нарисованных лазуритовых и охряных линий.
С Чонином ему горько и солоно, будто наглотался морской воды. Лу Хань чувствует тоску своего господина, скопившуюся за несколько дней вдали от дома и от него, но не может ничего дать взамен, и неуверенность, с которой он отвечает на ласки, выдаёт его с головой.
Так больно, как этой ночью, ему не было уже давно. Лу Хань послушно терпит, и это меньшее, чем он может расплатиться за преданное доверие. Позже он обнимает юного господина и прижимается лбом к его напряжённой спине.
- Не оставляй меня, - Чонин поворачивается к нему, обвивает руками и шепчет, губами в светлую макушку. – Не оставляй, прошу. Ты мне нужен.
Сердце Лу Ханя разрывается. Жаль, что самый искусный мастер-ювелир во всём южном пределе не смог превратить ни своё, ни его сердце в огранённый драгоценный камень, заключённый в дорогую оправу.
***
Корабли готовятся к отплытию, и морские волки шумят ещё больше, ещё радостней – ром и эль льются реками, бочки закатываются в опустевшие трюмы, пополняются запасы, проверяются паруса и снасти. Под своими флагами, они скоро пустятся в дальний путь домой.
Дневник Сехуна исписан и изрисован от корки до корки, но чернильной вязи на бумаге ему слишком мало. Он знает, что именно, кого именно должен взять с собой из этого путешествия, но в ответ на горячие уговоры глаза Лу Ханя лишь подёргиваются неизменной пеленой.
- Не беспокойся об этом, - Сехун перехватывает пальцы, машинально взлетающие вверх и касающиеся изящного ошейника. – Я найду мастера, я заплачу ему. Дома никто не будет знать.
Но как Лу Хань может сказать ему, что дело не только в ошейнике?
- Ты сможешь быть свободным. Мы будем вместе. Я покажу тебе весь мир, положу его к твоим ногам. Только взойди на борт корабля, когда придёт срок.
Он совсем потерял покой и сон. Не спасают поцелуи украдкой, не спасают отвары доброй Эллин, не спасает музыка молчаливого Бэкхёна – тот всё чаще находит Лу Ханя и сидит с ним, перебирая струны сямисена.
Близится день, когда корабли покинут порт. «Верный» и «Отчаянный» у двух пристаней, к которым ведут разные дороги; так и у Лу Ханя два пути. Какой бы он ни избрал, ему придётся причинить боль.
Отчаявшись и выбрав волю, он предаст человека, которому клялся в верности. С которым рос вместе, которого знал почти всю жизнь. К которому привязан больше, чем жёстким и холодным серебром вокруг шеи.
Оставшись здесь, он никогда не простит себя и никогда не увидит Сехуна, в котором нашёл глоток свежего воздуха. Легкокрылое чувство вместе с сердцем рвётся на волю из хрупкой клетки рёбер, но разум тяжёлыми цепями тянет назад.
Ты мне нужен.
Полная луна медленно опускается в пучину вод, разливая серебряное сияние широкой дорогой от самого горизонта почти до берега, и Лу Ханю кажется, что он нашёл третий путь.
Отказ делать выбор – это тоже выбор.
Он поднимается на утёс, взрезающий морскую гладь, будто нос корабля – волны плещутся внизу, надёжно скрывая большую часть скалы под собой. Едва заметный ветер подталкивает Лу Ханя в спину – ночной бриз веет с суши на море, передавая послания скал и песка вольным водам.
Каждый морской путешественник рано или поздно обретёт свой покой на дне, среди песка и ила.
Под песню скорбную вод тот покой обретёт,
Кто жаждал встретиться с ней –
Жемчужиной всех морей…
Лу Хань и сам – жемчужина, Сехун не уставал этого повторять. Значит, однажды они встретятся снова. А пока он будет свободен.
***
Россыпь драгоценных камней на простёртых к морю ладонях сверкает в лучах восходящего солнца, когда матросы поднимают парус. Стоя у борта корабля, Бэкхён поёт песни южным ветрам. Сехун стоит рядом с ним, и надежда его тает с каждой минутой.
Минсок отдаёт команду поднять якорь и налечь на вёсла.
Вслед за «Верным», «Отчаянный» покидает берега южного предела.
_______________________________
* - а теперь попробуйте пропеть этот текст под EXO - Black Pearl
@темы:
охреневшая ворона,
EXO