Я покурю - и вот пожалуйста, дым во все стороны, а страдают невинные ©
Автор: Вёрджил Ференце
Название: One spark is enough
Фэндом: EXO
Персонажи: broken!Кай/Бэкхён, Сехун/Бэкхён
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, ангст
Предупреждение: ООС
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, бла-бла-бла
Размещение: спросите - вам ответят. Не факт, что положительно
3988 словСигаретный дым заволакивает окна туманом, клубится по полу и забивается в трещинки штукатурки, в стенные ниши, за дверные косяки и под пороги. Всё в нём теряется: зрение застилается, и мир тонет. А Чонин насквозь пропах дешёвым табаком. Дым впитался в его одежду, в его волосы, в кожу, вгрызся в кости.
Всё теряется в сигаретном дыме: мысли, чувства, сам Чонин. Как будто, подобно старой толстой гусенице, не выпускавшей из рук кальянную трубку, он может завернуться в кокон из дымных нитей и стать кем-то ещё. Кем-то, кем был раньше, или кем-то, кем не был никогда – лишь бы выбраться из проклятой ямы.
Чонин болен. Нет, у него нет температуры, он не кашляет и даже насморк не подхватил, гуляя под дождём ночь напролёт. Его бесполезно отпаивать таблетками, чаем с малиной или целебным порошком с лимонным вкусом из надёжно запаянных пакетиков. Чонин болен; его дождливый октябрь наступил в конце июля и всё никак не может закончиться – возможно, уже месяца два, возможно, целую вечность. У него внутри, вместо когда-то горячего и живого, пустота, наполненная серебристо-мертвенным дымом.
Он всё ещё – всё ещё – не может спать один и литрами пьёт растворимую бурду с запахом кофе, чтобы забыться под утро тревожной дрёмой на ковре в гостиной или в кресле на балконе, в обнимку с пепельницей и обжигающим пальцы окурком очередной сигареты.
Это дурная бесконечность кошмара, из которого он не может выбраться. Сердце Чонина разбито в мельчайшую стеклянную крошку настолько, что даже болеть нечему – и нечем жить, нечем волноваться, считая последние, стремительно убивающие деньги. Без работы он долго не продержится, но даже оплеухи друга не в состоянии заставить его проснуться, сбросить сковавшее разум оцепенение.
Кёнсу не заходит к нему больше; боится заразиться дымной отравой.
Чонину нечего и некого любить. Он отдавал себя всего, он был готов что угодно сделать, но этого было слишком много:
- Ты любишь меня слишком сильно, Чонин, - срывались слова с болезненно изогнутых тонких губ.
Душишь.
Чонин видел по глазам, что ему жаль уходить, хоть Бэкхён и старался казаться хуже, чем есть. Ему было жаль, но он должен был выбрать себя. Он всегда себя выбирал, его холодная, колючая, прекрасная, как лунный свет, любовь. Его любовь с презрительным, в порошок стирающим взглядом, с бесстыжими мыслями под нежной фарфоровой маской, с миллионом всевозможных эмоций и оттенков в голосе чуть хриплом, словно кто-то подмешал в него чистейшего и мельчайшего речного песка.
Чонин не представлял – и до сих пор не представляет, - как обходиться без улыбки Бэкхёна, расцветающей после утомительного рабочего дня только для него. Как обходиться без только для него теплеющего взгляда, без великолепных длинных и изящных пальцев, касающихся его с той же нежностью, что и клавиш старого синтезатора, когда доведётся коротать за ним вечер. Он помнит и плохое, помнит, как Бэкхён умеет отталкивать холодностью, как умеет наотмашь бить резкими словами. Помнит ссоры, истерики.
И помнит бесконечно долгие поцелуи, длинные ночи, тихие стоны и срывающиеся с губ признания.
Чонин плакал и умолял его остаться, целуя быстро замерзающие хрупкие руки, цепляясь за жёсткую ткань джинсов. Как он был жалок, как опустил самого себя ниже плинтуса, чтобы только ещё сильнее напугать, заставить отстраниться, сбежать, спастись от этого сумасшествия.
Всё теряется в сигаретном дыме: картины прошлого расплываются, бледнеют, теряют цвет. А вместе с ними и Бэкхён, его невозможная любовь, не оставившая после себя даже шанса быть просто друзьями.
Кого Чонин обманывает. Он не смог бы так, не смог бы этого «друзьями».
***
Чонин видел Бэкхёна пару раз, рука об руку с другим человеком. Высокий, светловолосый, холёный мальчишка, дорогие массивные часы на запястье, ключи от спортивной красавицы в кармане дизайнерского пиджака и выражение лица такое, как будто все без исключения в этом мире ему должны и обязаны. Чонин никогда ещё не встречал таких сердитых и неприятных детей.
Рядом с ним его Бэкхён казался совсем маленьким и хрупким. Но он всё время оживлённо о чём-то болтал, и Чонина передёргивало от того, какими глазами он смотрел на этого сыночка богатых родителей. Чонин не мог не разглядеть и не узнать, ведь таким безобразно влюблённым он сам чувствовал себя рядом с Бэкхёном.
- Чонин! – однажды он не успевает сбежать, и вот приходится судорожно улыбаться, судорожно мять в пальцах прикуренную сигарету, обжигаясь сотый раз и почти не замечая, как пепел присыпает ярко-красные следы. Больше никогда, никогда он не пойдёт эти путём, в этот магазинчик – запрётся в четырёх стенах и будет бегать только в круглосуточный в соседнем подъезде. – Давно не виделись, как у тебя дела?
Раньше он бы первым заметил круги под глазами и ввалившиеся щёки. Заметил бы, как Чонин исхудал, как посерела, вслед за дымом, его кожа. Сделал бы выговор за слишком отросшие волосы и неопрятный внешний вид. Но теперь у него перед глазами – другой человек, и Чонину совсем нет места в его красивом мире. Настолько, что он, не задумываясь, подошёл и заговорил.
И Чонин не знает, что ответить. Что никак не может научиться быть без Бэкхёна, что не знает, как согреваться и прятаться от пролезшей в его нутро осени, не знает, как дышать не едким сигаретным дымом, потому что иначе картинка слишком чёткая и слишком жестокая.
- Чонин, это Сехун. Сехун – знакомься, Чонин, мой… - он запинается, и на секунду в его глазах вспыхивают отчаянные искры паники. – Мой друг.
Нет. Кто угодно, но не друг. И Сехун неожиданно цепко улавливает этот момент.
- Бывший? – спрашивает он, и Чонин вдруг понимает, что презрительная усмешка Бэкхёна просто меркнет по сравнению с той, которой его одаривают сейчас. – О мой Бог. Ну и омерзительный же у тебя вкус.
Улыбка Бэкхёна гаснет, словно его выключили – губы всё ещё машинально кривятся, только вот сам он больше не светится.
Чонин плакал и умолял его, целуя быстро замерзающие хрупкие руки, если не остаться с ним, то хотя бы быть счастливым. Потому что иначе он никак не сможет исчезнуть.
Когда они прощаются, Бэкхён прячет ладони в карманы и опускает глаза. Сехуна ему приходится догонять бегом – тот в его сторону даже не смотрит.
***
Чонин постоянно ищет его. Высматривает в толпе взглядом слишком цепким для того, кто решил спрятаться в мире туманов – и действительно часто замечает среди одинаково серых лиц. Сехун, видимо, живёт неподалёку, и Бэкхён бегает знакомыми, как пять пальцев, маршрутами – стремительный и прекрасный, словно падающая звезда. Мысли в голове Чонина лихорадочно мечутся и путаются; он не может подойти, расспросить, сунуть нос в то, что так сильно его волнует. Ему действительно не хватает привилегии беспрепятственно заглядывать за безупречный фасад Бэкхёна, запускать пальцы в живое и трепетное.
Беспокойство выгрызает в нём сквозную дыру с рваными краями. Он убеждает себя в том, во что хочет верить в глубине души, потому что это будет его шанс. И в то же время он сам на себя злится, ведь его правота будет значить, что Бэкхёну плохо.
Многодневный, непрекращающийся спор с самим собой прерывает неожиданный звонок Кёнсу:
- Чонин, - его голос в трубке звучит неуверенно, и тот не спешит закуривать очередную сигарету. – Я в растерянности, не мог бы ты приехать? В смысле, ко мне на работу.
Просьба тем более странная, что вот уже почти три месяца жизнь Чонина – сплошной и абсолютный провал. Ему самому нужна помощь, так что к нему давным-давно уже никто не обращался.
Он собирается наспех, накидывает слишком лёгкую для конца октября куртку и сгребает в карман мелочь на метро. Бросает короткий взгляд на часы – ресторан, в котором работает Кёнсу, закрывается в полночь, он зайдёт едва ли на пятнадцать минут, если поспешит.
Бэкхёна, распластавшегося на барной стойке, он замечает даже раньше, чем обеспокоенного Кёнсу, методично и нервно протирающего бокалы. Посетителей в зале уже почти нет.
- Откровенно говоря, я растерялся, - признаётся тот, игнорируя плаксивые просьбы «плеснуть чего-нибудь». – Когда додумался, что идея не очень хорошая, перезванивать было уже поздно. Прости.
Его глаза слишком честные, чтобы заподозрить подвох или какой-то тайный умысел. Чонин только вздыхает:
- Зачем тогда вообще позволил ему так напиться?
- Подливать, слушать и поддакивать – моя работа, - Кёнсу словно оправдывается, ненавязчиво пытаясь отстранить дотягивающиеся и цепляющиеся за его форменный жилет руки Бэкхёна. Охранник окликает его, спрашивая, не нужна ли помощь, и Кёнсу уверяет, что всё в порядке, они справятся, спасибо за беспокойство.
- Чонин, прости, я правда успел сотню раз пожалеть. Давай просто вызовем такси, как обычно.
Нет, неловко это, поступать с хорошим другом как с любым другим перебравшим посетителем, чьего имени ты не знаешь и который интересен тебе лишь до тех пор, пока делает заказы и даёт чаевые. Чонин придвигает поближе стул, отправляя Кёнсу заниматься его делами, и садится рядом с Бэкхёном. Сколько раз они вместе выпивали, и Чонин веселился над тем, каким сразу ранимым и нежным становился этот человек со способностью расщеплять алкоголь, стремящейся к нулю.
- Бэкхён. Бэк. Бэкки, - тихо зовёт Чонин, прикасаясь осторожно к его спине ровно между лопаток. Тот поднимает взлохмаченную голову, очень тяжело и уже сонно, поворачивается, едва не заваливаясь набок – Чонин подставляет плечо.
- Т… т… ты… - Бэкхён, слава Богу, его узнаёт. Глаза на мокром месте, на щеках – дорожки от пролитых слёз. – Ты откуда?..
- Кёнсу, видимо, не может избавиться от старых привычек, - он мягко улыбается, придерживая хрупки плечи, подрагивающие под плотной тканью пиджака.
- Кёнсу-у-у, - Бэкхён снова начинает плакать, цепляясь за барную стойку, чтобы удержать стремительно вращающийся и кренящийся под всеми углами мир. – Ты предатель лу… лу… лупоглазый! За что… Почему он… Почему ты…
- Чонин, прости, - в миллионный раз извиняется Кёнсу, пробегая мимо. – Я очень хреновый друг. Это был виски.
- Это ты… Это из-за тебя… Я заразился любовью твоей дурацкой, сумасшедшей, бешеной… - голос Бэкхёна с такими интонациями становится очень неприятным. Чонин не хочет понимать, о чём он говорит – гладит растрёпанные волосы, успокаивая и пытаясь дать хоть какую-то поддержку. – Чонин… Чонин, он мне так нужен… Ну почему ему наплевать…
Бэкхён прячет лицо у него на груди – знакомая футболка, знакомый запах, тепло такое родное, и чёртовы воспоминания об оставленных позади чувствах и эмоциях режут без ножа. После всего, Чонин всё ещё рядом, когда нужна помощь.
- Как ты живёшь с этим? – Бэкхён совершенно уродливо всхлипывает и вздрагивает от начавшейся икоты. Нервы. Нужен стакан воды, иначе это надолго. – Как, чёрт возьми, ка-а-ак…
Мертвенно-серое в груди Чонина оседает на лёгкие смолянисто-злобным, вязким и густым. Там, где изящные пальцы впиваются в него безжалостно крепко, совсем как раньше, вот-вот начнёт проступать этот яд.
Его Бэкхён создан для того, чтобы его любили. Он млеет, когда его обожают, когда носят на руках. Не поклоняются слепо и безоговорочно, подобно Чонину, не подавляют этим огромным массивом обоготворения, но ценят, окружают заботой и лаской.
- Пойдём, Бэкки… Пойдём, я тебя домой отведу, - мягко уговаривает он, кивая Кёнсу – мол, вызывай своё такси, умник. Тот принимается перебирать бесконечные карточки в визитнице, припоминая, в каком районе живёт Бэкхён.
- Нет, - неожиданно чётко и ясно возражает тот, вскидываясь и пытаясь оттолкнуть Чонина. – Нет, мне нужно к Сехуну. Иначе он будет недоволен… я должен…
Запал кончается моментально, и под конец он начинает бессвязно бормотать. Чонин только матерится про себя и закатывает глаза:
- Хорошо. Ты помнишь его адрес?
Они не добиваются от Бэкхёна ничего, кроме невнятных объяснений «там, недалеко от твоего дома». Конечно, этого недостаточно.
Чонин снова матерится и запускает руку во внутренний карман его пиджака. Бэкхён не изменяет своим привычкам – мобильник обнаруживается на положенном месте. Чонин листает список контактов, морально готовясь найти нужный номер под любым именем, вплоть до умилительно-слезливого «котёнок», и облегчённо вздыхает, дойдя до лаконичного: «Сехун».
Слишком много гудков спустя тот отвечает на звонок, бросая высокомерное и небрежное:
- Слушаю.
Чонин улавливает лёгкую шепелявость, но списывает на искажение сигнала и плохой динамик телефона. Иначе становится слишком затруднительно воспринимать его хоть сколько-то серьёзно.
Он несколько раз слышал, как Кёнсу справляется с подобным, и старается подражать: тоже представляется барменом, как можно более вежливо поясняет ситуацию. В довершение, он просит приехать и забрать Бэкхёна. Или назвать адрес, чтобы они могли вызвать машину.
- Да Боже мой, - раздражённо выдыхают на том конце провода. – Мне насрать.
Чонина бросает в жар. Бэкхён прижимается к его боку, всё ещё сгусток боли и тоски, тихие всхлипы и «мне надо к Сехуну» миллион раз. Маленькая падающая звёздочка, что сгорит раньше, чем коснётся земли – Чонину больно, потому что ему больно, Чонину страшно, потому что кто его защитит, когда отброшены все покровы и бесконечные слои защиты. Ради того, кто не понимает и просто недостоин.
- Послушай, ты, - Чонин почти рычит, заставляя собеседника заинтригованно хмыкнуть и моментально раскусить его ложь про бармена. – Он из-за тебя угодил в эту ситуацию. Из-за тебя плохо и он, мать твою, плачет. Но всё равно хочет тебя видеть. И никого другого. Поэтому оторви свою жопу от дивана и сделай хоть такую малость для человека, который тебя любит, дерьма кусок.
Долгое молчание заставляет его разнервничаться. Чонин уже жалеет, что затеял всё это, что не смог остановить себя от вмешательства, что просто не отвёз Бэкхёна в его старую квартиру.
- Какой там, говоришь, адрес? Я буду через десять минут, а ты проследи, чтобы он всё ещё плакал.
Чонин впервые так сильно ненавидит человека. Его руки сжимаются в кулаки, когда Бэкхён, запинаясь и пошатываясь, бросается к Сехуну и впивается пальцами в его о-Господи-это-же-кашемир свитер, потеряв по пути соскользнувший с шеи шёлковый шарф.
Сехун изучает взглядом мрачного Чонина. Очевидно, узнаёт, и только после этого переводит взгляд на Бэкхёна. Улыбка, расползающаяся по его стабильно безэмоциональному лицу, слишком отталкивающая и отвратительная, Чонина передёргивает. Он небрежно, безжалостно стискивает острый подбородок Бэкхёна пальцами, поднимает рывком и придирчиво изучает заплаканное лицо.
- Шлюха, - отчётливо, уничижительно бросает он.
Последние капли терпения покидают Чонина, когда Сехун отвешивает Бэкхёну хлёсткую пощёчину, от чего его светлая кожа моментально расцвечивается алым пятном.
Кёнсу слишком крепко держит Чонина за руки.
Бэкхён падает в машину с кукольной покорностью, и за слабо тонированными стёклами Сехун целует его – ни капли нежности, только садистское и самовлюблённое наслаждение чужой болью и обожанием, - прежде чем вдавить в пол педаль газа.
- Чонин, прости.
Сейчас он развернётся и со всей силы влепит Кёнсу кулаком в челюсть. Он почти выполняет свой план, но вовремя вспоминает, что Кёнсу, в сущности, ни в чём не виноват; что его сломанная уже однажды челюсть требует бережного обращения; что он не может позволить себе терять друзей. Руки безвольно повисают вдоль тела.
Кёнсу прячет лицо, как может, в меховом воротнике куртки. Только глаза блестят в неярком уличном освещении:
- Ты немного похож на живого человека сегодня, - говорит он невнятно. – Все эти… разговоры. И эмоции. Не уходи снова?
Чонин находит в кармане пачку сигарет – слишком крепких и совсем ему не подходящих. Щёлкает зажигалкой.
Только Бэкхён способен сделать его живым. Бэкхён, которого он готов был отпустить, ели так тому будет лучше.
Но эта мразь посмела поднять на него руку.
Чонин выдыхает струйку дыма. Кровь в нём кипит и чернеет, пропитываясь ядом. Малейшая искра – и она вспыхнет огнём таким горячим, что выжжет всё дотла.
***
Бэкхён действительно терпеть не может друзей Сехуна. Нет, среди них достаточно адекватных, в принципе приятных в общении людей, к тому же – симпатичных. Но когда они собираются все вместе, это, естественно, сопровождается выпивкой. Очень большим количеством выпивки. Сам он не большой фанат алкоголя (редкие срывы, когда действительно хочется просто нажраться в сопли, не в счёт) и в пьяной компании чувствует себя весьма неловко.
Барабаня пальцами по кожаному подлокотнику светлого дивана, Бэкхён старается не прислушиваться к шумным разговорам и сопровождающим их взрывам смеха. Здесь школьные и университетские товарищи Сехуна, какие-то непонятные приятели, друзья друзей, общие знакомые. Кто-то с девочками, кто-то с мальчиками, кто-то один. И всем весело, кроме Бэкхёна – у него болит голова, он устал на работе и был бы совсем не прочь просто растянуться на кровати в своей старой, пустующей большую часть времени, квартире.
Но Сехун хочет, чтобы он был здесь. Значит, он будет здесь, даже если тот снова начнёт слишком уж распускать язык или руки. Таково уж воздействие на него алкоголя, причинившее Бэкхёну немало неприятных моментов – он устало проводит ладонями по лицу и откидывается назад, пытаясь устроиться так, чтобы не болела ежедневно убиваемая неудобным офисным стулом спина.
Конечно, его не могут просто оставить в покое – подсаживаются почти вплотную, панибратски обнимают за плечи, вталкивают в руки бокал с белым русским. Бэкхён терпеть не может водку, но всё равно вежливо улыбается и старается обращать на собеседника как можно меньше внимания. Может, тогда он просто возьмёт и исчезнет.
Ему приходится отталкивать слишком навязчивые ладони, раздражённо шипеть и отворачиваться, ища глазами Сехуна или хоть кого-то, кто в состоянии вмешаться и объяснить явно ничего не понимающему человеку, что не стоит этого делать. В конце концов, его мечущийся взгляд замечает рыжеволосый Минсок – Бэкхён помнит его и его парня Лу Ханя; невероятно красивая пара, они зависают с Сехуном чаще всех здесь присутствующих. Иногда даже чаще самого Бэкхёна. Минсок недовольно поджимает губы и, разыскав Сехуна, нашёптывает ему что-то, кивая головой в сторону дивана.
Бэкхён понимает, что лучше бы тот и дальше не обращал на него внимания, только с расстояния двух шагов, когда замечает тёмный взгляд из-под нахмуренных бровей. У Сехуна вечно холодные руки и всегда чётко выверенный, тяжёлый удар – унизительно и больно, Бэкхён научился сдерживать уже даже непроизвольные слёзы. Только дыхание всё равно перебивает и глаза обжигает острым стеклом.
Чужой человек исчезает моментально, освобождая сцену для очередного спектакля с Бэкхёном в главной роли. Даже не больно слышать очередное тягучее и презрительное «шлюха».
- Давай ты будешь бить своих друзей, которые распускают руки? – огрызается он и ошибается. От второго удара в голове начинает звенеть.
- Если бы тебе не нравилось, ты бы сопротивлялся.
Сопротивлялся.
По-настоящему.
Мужик ты или где.
Шлюха, я связался со шлюхой и, чёрт возьми, тащусь от этого.
Сехун лупит его по щекам, и в какой-то момент слёзы всё-таки начинают бежать. Голова Бэкхёна мотается из стороны в сторону – мельком он видит ужас на лице стоящего неподалёку Минсока. Неловко перед ним, перед собирающимися вокруг гостями, перед Лу Ханем, который всегда смотрит на свою хитроглазую лисицу с нежностью и обожанием.
Бэкхён всхлипывает, глотая обиду, и пытается обнять.
Пожалуйста, пусть это прекратится. Он слышит смех и свист, лицо горит, болит и не слушается. Где-то под прижимающимся к груди ухом – ускоренное биение сердца и до костей пробирающий гул, уничижительный смешок.
Сехун обожает его заплаканное лицо. Обожает солёный привкус слёз на губах, когда впивается в них жёстким, безжалостным поцелуем. Когда жестоко кусает до крови, сдирает тонкий слой нежной кожи.
И Бэкхён не сопротивляется, покорно подставляясь.
Сехуна прёт от вседозволенности. Настолько, что он позволяет себе больше обычного. Вдавливая Бэкхёна в диван, он резко дёргает его рубашку – три верхние пуговицы с хрустом отрываются и осыпаются на пол, ткань расходится в стороны, открывая светлую кожу. Останавливаться, припадая к этой коже и впиваясь в неё зубами, он и не думает – холодные пальцы выуживают оставшиеся пуговицы из петелек, быстро и ловко. От Сехуна сильно несёт алкоголем, и в подпитии у него действительно улучшается мелкая моторика – едва ли он бы справился с рубашкой так быстро, будучи трезвым.
Бэкхён болезненно вскрикивает, когда зубы Сехуна безжалостно хватают нежный розовый сосок, и пытается оттолкнуть его. Или хотя бы остановить руки, уже распускающие ремень его брюк.
- Прекрати, - шепчет он беспомощно. Сехун, чёрт возьми, сильнее в своей почти невменяемости. – Сехун, перестань, пожалуйста.
Здесь же люди. Они же смотрят. Скалятся, смеются, им всё весело – они совсем не против посмотреть, как их приятель поимеет свою личную шлюшку. Бэкхён ведь не будет возражать, он всегда готов бежать к Сехуну по первому зову.
От ещё одного удара у Бэкхёна начинает бежать кровь из носа. Это было сильнее обычного, и он какое-то время не шевелится, оглушённый. Горячий, влажный язык чертит длинную дорожку по его шее, ладони забираются в брюки.
Бэкхён не может ударить в ответ. Он медленно смаргивает набежавшие слёзы и пытается растоптать остатки собственной гордости, чтобы не было так больно от того, что должно случиться.
- Сехун, слушай, ты бы в самом деле прекращал, - слышит он почти равнодушно брошенные слова и громкий рык в ответ:
- Отвали, Хань, не твоё дело.
Потом пропадают руки. Сехун матерится и брыкается, но Бэкхён больше не придавлен так сильно к дивану – если постараться, он может…
- Бэкхён, не тормози! – шипят сбоку, и он видит лисьи глаза и огненные отблески рыжих волос. Пока Лу Хань пытается удержать брыкающегося Сехуна, Минсок выдёргивает Бэкхёна с дивана – тот очень глупо заваливается набок, со всей силы врезается коленями в пол. В ладонь впивается пуговица с его же рубашки, оставляя яркий алый след.
Несколько капель крови падает на светлый ковёр – Бэкхён удивлённо вытирает нос, смотрит на собственную руку и подрывается с места. Ему страшно, больно и противно от самого себя. Думая о том, как уже почти сдался, он вспоминает человека, готового ради него смешать себя с грязью.
Бэкхён чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Где-то на улице, в полутёмной аллее, его выворачивает наизнанку.
***
У Чонина что-то внутри обрывается, когда он слышит в телефонной трубке хриплый голос Бэкхёна и его просьбу открыть дверь. Бросаясь открывать, он морально готовиться увидеть что угодно, и ключ долго не попадает в замочную скважину от того, как немилосердно трясутся его руки.
Бэкхён сидит на ступеньках уходящей на пятнадцатый этаж лестницы, зябко обхватив себя за плечи. Почему-то в одной рубашке. С его лицом что-то странное – свет не лестничной площадке не включен, поэтому Чонин не может ничего разглядеть, как бы сильно ни приглядывался. В ладони он сжимает мобильный, вызов всё ещё идёт.
- Что…
Чонина прерывает тихий всхлип.
- Я просто не знал, куда бежать.
Ясно. Все разговоры откладываются. Чонин помогает Бэкхёну подняться, ведёт его в квартиру – он же просто заледенел. Додумался тоже, разгуливать в начале ноября, ночью, в одной рубашке. Тем более странно всё это, потому что он никогда не позволяет себе выглядеть так неопрятно.
Потом Чонин, наконец, видит его лицо.
Что-то в нём медленно умирает, когда он кончиками пальцев, едва касаясь, обводит формирующиеся кровоподтёки. Рядом с истерзанными, искусанными губами он замирает. Опускает руку, обхватывая ладонью шею Бэкхёна, притягивает его к себе и заставляет прижаться лбом к плечу.
- Он… Что… - и Чонин не узнаёт свой собственный голос. Не может выдавить из себя ни слова больше.
Бэкхён качает головой.
- Только пытался, - шепчет он одними губами.
Только пытался.
Чонин заставляет себя проглотить разъедающий его горло ком горечи. Лишь то, что ему нужно успокоить Бэкхёна, удерживает его злость, эту отраву, снова вскипающую у него внутри.
- Прости меня, - выдыхает Бэкхён, когда Чонин передаёт ему его же старую футболку и домашние штаны. Вещи, давным-давно здесь оставшиеся, и так и не отправленные на помойку.
- За что? – а вот рубашку можно смело выкинуть, Чонин машинально застёгивает все целые пуговицы, складывает её, поправляет чуть-чуть запачканные кровью манжеты.
- Я вёл себя так же, - должно быть, ему больно говорить. Больно шевелить губами, больно хмуриться, больно пытаться не заплакать снова, больно морщиться от боли. Должно быть, это ужасно. – Просто пользовался твоими чувствами и… не знаю…
Чонин забирает его брюки, перекидывает через спинку стула и, положив руки на вздрагивающие плечи, заставляет опуститься на кровать.
- Ложись давай, - он с трудом удерживается, чтобы не потрепать Бэкхёна по взлохмаченным волосам. Укрывает его одеялом – Бэкхён укутывается в кокон и натягивает его до самых глаз. – И так же ты себя не вёл. Мне никогда не было больно рядом с тобой.
***
Бэкхён остаётся у него на несколько дней. Ждёт, пока не посветлеют немного фиолетовые синяки – так, что их можно будет хотя бы замазать ВВ-кремом. Он звонит в офис и берёт отгул на несколько дней, каждое утро провожает Чонина на работу и встречает вечером.
Рассматривая собственное лицо в зеркало, он говорит своей гордости, что так не может продолжаться. Рано или поздно Сехун сделает что-нибудь, что будет уже не исправить.
Но дурацкий, тихий голосок в его голове говорит, что, возможно, Сехун ничего не помнит. Что это просто был алкоголь, неудачное стечение обстоятельств. Что Бэкхён сам во всём виноват и нужно в первую очередь изменить себя.
Несколько раз он ловит себя на том, что набирает номер Сехуна и зависает.
- Я хочу увидеть его. И поговорить, - признаётся Бэкхён Чонину, уткнувшись лицом в подушку.
Чонин вымерзает изнутри и запрещает, сжимая в объятиях. Уговаривает подумать о себе. Так странно это слышать от него, что Бэкхён только смеётся в ответ.
А днём он уходит, и Чонин всё понимает, когда не находит его дома, вернувшись с работы.
Чонин знает, где искать. Через коллег он добывает адрес Сехуна и только усмехается невесело, какой же Сеул, всё-таки, маленький город.
Стоя перед крыльцом презентабельной многоэтажки, которую так хорошо видно у него из окна, он бросает под ноги окурок, сминает пустую пачку и отправляет точным броском в стоящую неподалёку урну.
Вместе с сигаретным дымом, Чонин глотает ту самую искру, которая заставляет вспыхнуть несущуюся у него по венам злобу, смешанную с кровью. Чонин неторопливо поднимается по светло-серым ступенькам.
В кармане у него припрятан лёгкий нож-бабочка.
18.09.2013
Название: One spark is enough
Фэндом: EXO
Персонажи: broken!Кай/Бэкхён, Сехун/Бэкхён
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, ангст
Предупреждение: ООС
Дисклаймер: выгоды не извлекаю, бла-бла-бла
Размещение: спросите - вам ответят. Не факт, что положительно
3988 словСигаретный дым заволакивает окна туманом, клубится по полу и забивается в трещинки штукатурки, в стенные ниши, за дверные косяки и под пороги. Всё в нём теряется: зрение застилается, и мир тонет. А Чонин насквозь пропах дешёвым табаком. Дым впитался в его одежду, в его волосы, в кожу, вгрызся в кости.
Всё теряется в сигаретном дыме: мысли, чувства, сам Чонин. Как будто, подобно старой толстой гусенице, не выпускавшей из рук кальянную трубку, он может завернуться в кокон из дымных нитей и стать кем-то ещё. Кем-то, кем был раньше, или кем-то, кем не был никогда – лишь бы выбраться из проклятой ямы.
Чонин болен. Нет, у него нет температуры, он не кашляет и даже насморк не подхватил, гуляя под дождём ночь напролёт. Его бесполезно отпаивать таблетками, чаем с малиной или целебным порошком с лимонным вкусом из надёжно запаянных пакетиков. Чонин болен; его дождливый октябрь наступил в конце июля и всё никак не может закончиться – возможно, уже месяца два, возможно, целую вечность. У него внутри, вместо когда-то горячего и живого, пустота, наполненная серебристо-мертвенным дымом.
Он всё ещё – всё ещё – не может спать один и литрами пьёт растворимую бурду с запахом кофе, чтобы забыться под утро тревожной дрёмой на ковре в гостиной или в кресле на балконе, в обнимку с пепельницей и обжигающим пальцы окурком очередной сигареты.
Это дурная бесконечность кошмара, из которого он не может выбраться. Сердце Чонина разбито в мельчайшую стеклянную крошку настолько, что даже болеть нечему – и нечем жить, нечем волноваться, считая последние, стремительно убивающие деньги. Без работы он долго не продержится, но даже оплеухи друга не в состоянии заставить его проснуться, сбросить сковавшее разум оцепенение.
Кёнсу не заходит к нему больше; боится заразиться дымной отравой.
Чонину нечего и некого любить. Он отдавал себя всего, он был готов что угодно сделать, но этого было слишком много:
- Ты любишь меня слишком сильно, Чонин, - срывались слова с болезненно изогнутых тонких губ.
Душишь.
Чонин видел по глазам, что ему жаль уходить, хоть Бэкхён и старался казаться хуже, чем есть. Ему было жаль, но он должен был выбрать себя. Он всегда себя выбирал, его холодная, колючая, прекрасная, как лунный свет, любовь. Его любовь с презрительным, в порошок стирающим взглядом, с бесстыжими мыслями под нежной фарфоровой маской, с миллионом всевозможных эмоций и оттенков в голосе чуть хриплом, словно кто-то подмешал в него чистейшего и мельчайшего речного песка.
Чонин не представлял – и до сих пор не представляет, - как обходиться без улыбки Бэкхёна, расцветающей после утомительного рабочего дня только для него. Как обходиться без только для него теплеющего взгляда, без великолепных длинных и изящных пальцев, касающихся его с той же нежностью, что и клавиш старого синтезатора, когда доведётся коротать за ним вечер. Он помнит и плохое, помнит, как Бэкхён умеет отталкивать холодностью, как умеет наотмашь бить резкими словами. Помнит ссоры, истерики.
И помнит бесконечно долгие поцелуи, длинные ночи, тихие стоны и срывающиеся с губ признания.
Чонин плакал и умолял его остаться, целуя быстро замерзающие хрупкие руки, цепляясь за жёсткую ткань джинсов. Как он был жалок, как опустил самого себя ниже плинтуса, чтобы только ещё сильнее напугать, заставить отстраниться, сбежать, спастись от этого сумасшествия.
Всё теряется в сигаретном дыме: картины прошлого расплываются, бледнеют, теряют цвет. А вместе с ними и Бэкхён, его невозможная любовь, не оставившая после себя даже шанса быть просто друзьями.
Кого Чонин обманывает. Он не смог бы так, не смог бы этого «друзьями».
***
Чонин видел Бэкхёна пару раз, рука об руку с другим человеком. Высокий, светловолосый, холёный мальчишка, дорогие массивные часы на запястье, ключи от спортивной красавицы в кармане дизайнерского пиджака и выражение лица такое, как будто все без исключения в этом мире ему должны и обязаны. Чонин никогда ещё не встречал таких сердитых и неприятных детей.
Рядом с ним его Бэкхён казался совсем маленьким и хрупким. Но он всё время оживлённо о чём-то болтал, и Чонина передёргивало от того, какими глазами он смотрел на этого сыночка богатых родителей. Чонин не мог не разглядеть и не узнать, ведь таким безобразно влюблённым он сам чувствовал себя рядом с Бэкхёном.
- Чонин! – однажды он не успевает сбежать, и вот приходится судорожно улыбаться, судорожно мять в пальцах прикуренную сигарету, обжигаясь сотый раз и почти не замечая, как пепел присыпает ярко-красные следы. Больше никогда, никогда он не пойдёт эти путём, в этот магазинчик – запрётся в четырёх стенах и будет бегать только в круглосуточный в соседнем подъезде. – Давно не виделись, как у тебя дела?
Раньше он бы первым заметил круги под глазами и ввалившиеся щёки. Заметил бы, как Чонин исхудал, как посерела, вслед за дымом, его кожа. Сделал бы выговор за слишком отросшие волосы и неопрятный внешний вид. Но теперь у него перед глазами – другой человек, и Чонину совсем нет места в его красивом мире. Настолько, что он, не задумываясь, подошёл и заговорил.
И Чонин не знает, что ответить. Что никак не может научиться быть без Бэкхёна, что не знает, как согреваться и прятаться от пролезшей в его нутро осени, не знает, как дышать не едким сигаретным дымом, потому что иначе картинка слишком чёткая и слишком жестокая.
- Чонин, это Сехун. Сехун – знакомься, Чонин, мой… - он запинается, и на секунду в его глазах вспыхивают отчаянные искры паники. – Мой друг.
Нет. Кто угодно, но не друг. И Сехун неожиданно цепко улавливает этот момент.
- Бывший? – спрашивает он, и Чонин вдруг понимает, что презрительная усмешка Бэкхёна просто меркнет по сравнению с той, которой его одаривают сейчас. – О мой Бог. Ну и омерзительный же у тебя вкус.
Улыбка Бэкхёна гаснет, словно его выключили – губы всё ещё машинально кривятся, только вот сам он больше не светится.
Чонин плакал и умолял его, целуя быстро замерзающие хрупкие руки, если не остаться с ним, то хотя бы быть счастливым. Потому что иначе он никак не сможет исчезнуть.
Когда они прощаются, Бэкхён прячет ладони в карманы и опускает глаза. Сехуна ему приходится догонять бегом – тот в его сторону даже не смотрит.
***
Чонин постоянно ищет его. Высматривает в толпе взглядом слишком цепким для того, кто решил спрятаться в мире туманов – и действительно часто замечает среди одинаково серых лиц. Сехун, видимо, живёт неподалёку, и Бэкхён бегает знакомыми, как пять пальцев, маршрутами – стремительный и прекрасный, словно падающая звезда. Мысли в голове Чонина лихорадочно мечутся и путаются; он не может подойти, расспросить, сунуть нос в то, что так сильно его волнует. Ему действительно не хватает привилегии беспрепятственно заглядывать за безупречный фасад Бэкхёна, запускать пальцы в живое и трепетное.
Беспокойство выгрызает в нём сквозную дыру с рваными краями. Он убеждает себя в том, во что хочет верить в глубине души, потому что это будет его шанс. И в то же время он сам на себя злится, ведь его правота будет значить, что Бэкхёну плохо.
Многодневный, непрекращающийся спор с самим собой прерывает неожиданный звонок Кёнсу:
- Чонин, - его голос в трубке звучит неуверенно, и тот не спешит закуривать очередную сигарету. – Я в растерянности, не мог бы ты приехать? В смысле, ко мне на работу.
Просьба тем более странная, что вот уже почти три месяца жизнь Чонина – сплошной и абсолютный провал. Ему самому нужна помощь, так что к нему давным-давно уже никто не обращался.
Он собирается наспех, накидывает слишком лёгкую для конца октября куртку и сгребает в карман мелочь на метро. Бросает короткий взгляд на часы – ресторан, в котором работает Кёнсу, закрывается в полночь, он зайдёт едва ли на пятнадцать минут, если поспешит.
Бэкхёна, распластавшегося на барной стойке, он замечает даже раньше, чем обеспокоенного Кёнсу, методично и нервно протирающего бокалы. Посетителей в зале уже почти нет.
- Откровенно говоря, я растерялся, - признаётся тот, игнорируя плаксивые просьбы «плеснуть чего-нибудь». – Когда додумался, что идея не очень хорошая, перезванивать было уже поздно. Прости.
Его глаза слишком честные, чтобы заподозрить подвох или какой-то тайный умысел. Чонин только вздыхает:
- Зачем тогда вообще позволил ему так напиться?
- Подливать, слушать и поддакивать – моя работа, - Кёнсу словно оправдывается, ненавязчиво пытаясь отстранить дотягивающиеся и цепляющиеся за его форменный жилет руки Бэкхёна. Охранник окликает его, спрашивая, не нужна ли помощь, и Кёнсу уверяет, что всё в порядке, они справятся, спасибо за беспокойство.
- Чонин, прости, я правда успел сотню раз пожалеть. Давай просто вызовем такси, как обычно.
Нет, неловко это, поступать с хорошим другом как с любым другим перебравшим посетителем, чьего имени ты не знаешь и который интересен тебе лишь до тех пор, пока делает заказы и даёт чаевые. Чонин придвигает поближе стул, отправляя Кёнсу заниматься его делами, и садится рядом с Бэкхёном. Сколько раз они вместе выпивали, и Чонин веселился над тем, каким сразу ранимым и нежным становился этот человек со способностью расщеплять алкоголь, стремящейся к нулю.
- Бэкхён. Бэк. Бэкки, - тихо зовёт Чонин, прикасаясь осторожно к его спине ровно между лопаток. Тот поднимает взлохмаченную голову, очень тяжело и уже сонно, поворачивается, едва не заваливаясь набок – Чонин подставляет плечо.
- Т… т… ты… - Бэкхён, слава Богу, его узнаёт. Глаза на мокром месте, на щеках – дорожки от пролитых слёз. – Ты откуда?..
- Кёнсу, видимо, не может избавиться от старых привычек, - он мягко улыбается, придерживая хрупки плечи, подрагивающие под плотной тканью пиджака.
- Кёнсу-у-у, - Бэкхён снова начинает плакать, цепляясь за барную стойку, чтобы удержать стремительно вращающийся и кренящийся под всеми углами мир. – Ты предатель лу… лу… лупоглазый! За что… Почему он… Почему ты…
- Чонин, прости, - в миллионный раз извиняется Кёнсу, пробегая мимо. – Я очень хреновый друг. Это был виски.
- Это ты… Это из-за тебя… Я заразился любовью твоей дурацкой, сумасшедшей, бешеной… - голос Бэкхёна с такими интонациями становится очень неприятным. Чонин не хочет понимать, о чём он говорит – гладит растрёпанные волосы, успокаивая и пытаясь дать хоть какую-то поддержку. – Чонин… Чонин, он мне так нужен… Ну почему ему наплевать…
Бэкхён прячет лицо у него на груди – знакомая футболка, знакомый запах, тепло такое родное, и чёртовы воспоминания об оставленных позади чувствах и эмоциях режут без ножа. После всего, Чонин всё ещё рядом, когда нужна помощь.
- Как ты живёшь с этим? – Бэкхён совершенно уродливо всхлипывает и вздрагивает от начавшейся икоты. Нервы. Нужен стакан воды, иначе это надолго. – Как, чёрт возьми, ка-а-ак…
Мертвенно-серое в груди Чонина оседает на лёгкие смолянисто-злобным, вязким и густым. Там, где изящные пальцы впиваются в него безжалостно крепко, совсем как раньше, вот-вот начнёт проступать этот яд.
Его Бэкхён создан для того, чтобы его любили. Он млеет, когда его обожают, когда носят на руках. Не поклоняются слепо и безоговорочно, подобно Чонину, не подавляют этим огромным массивом обоготворения, но ценят, окружают заботой и лаской.
- Пойдём, Бэкки… Пойдём, я тебя домой отведу, - мягко уговаривает он, кивая Кёнсу – мол, вызывай своё такси, умник. Тот принимается перебирать бесконечные карточки в визитнице, припоминая, в каком районе живёт Бэкхён.
- Нет, - неожиданно чётко и ясно возражает тот, вскидываясь и пытаясь оттолкнуть Чонина. – Нет, мне нужно к Сехуну. Иначе он будет недоволен… я должен…
Запал кончается моментально, и под конец он начинает бессвязно бормотать. Чонин только матерится про себя и закатывает глаза:
- Хорошо. Ты помнишь его адрес?
Они не добиваются от Бэкхёна ничего, кроме невнятных объяснений «там, недалеко от твоего дома». Конечно, этого недостаточно.
Чонин снова матерится и запускает руку во внутренний карман его пиджака. Бэкхён не изменяет своим привычкам – мобильник обнаруживается на положенном месте. Чонин листает список контактов, морально готовясь найти нужный номер под любым именем, вплоть до умилительно-слезливого «котёнок», и облегчённо вздыхает, дойдя до лаконичного: «Сехун».
Слишком много гудков спустя тот отвечает на звонок, бросая высокомерное и небрежное:
- Слушаю.
Чонин улавливает лёгкую шепелявость, но списывает на искажение сигнала и плохой динамик телефона. Иначе становится слишком затруднительно воспринимать его хоть сколько-то серьёзно.
Он несколько раз слышал, как Кёнсу справляется с подобным, и старается подражать: тоже представляется барменом, как можно более вежливо поясняет ситуацию. В довершение, он просит приехать и забрать Бэкхёна. Или назвать адрес, чтобы они могли вызвать машину.
- Да Боже мой, - раздражённо выдыхают на том конце провода. – Мне насрать.
Чонина бросает в жар. Бэкхён прижимается к его боку, всё ещё сгусток боли и тоски, тихие всхлипы и «мне надо к Сехуну» миллион раз. Маленькая падающая звёздочка, что сгорит раньше, чем коснётся земли – Чонину больно, потому что ему больно, Чонину страшно, потому что кто его защитит, когда отброшены все покровы и бесконечные слои защиты. Ради того, кто не понимает и просто недостоин.
- Послушай, ты, - Чонин почти рычит, заставляя собеседника заинтригованно хмыкнуть и моментально раскусить его ложь про бармена. – Он из-за тебя угодил в эту ситуацию. Из-за тебя плохо и он, мать твою, плачет. Но всё равно хочет тебя видеть. И никого другого. Поэтому оторви свою жопу от дивана и сделай хоть такую малость для человека, который тебя любит, дерьма кусок.
Долгое молчание заставляет его разнервничаться. Чонин уже жалеет, что затеял всё это, что не смог остановить себя от вмешательства, что просто не отвёз Бэкхёна в его старую квартиру.
- Какой там, говоришь, адрес? Я буду через десять минут, а ты проследи, чтобы он всё ещё плакал.
Чонин впервые так сильно ненавидит человека. Его руки сжимаются в кулаки, когда Бэкхён, запинаясь и пошатываясь, бросается к Сехуну и впивается пальцами в его о-Господи-это-же-кашемир свитер, потеряв по пути соскользнувший с шеи шёлковый шарф.
Сехун изучает взглядом мрачного Чонина. Очевидно, узнаёт, и только после этого переводит взгляд на Бэкхёна. Улыбка, расползающаяся по его стабильно безэмоциональному лицу, слишком отталкивающая и отвратительная, Чонина передёргивает. Он небрежно, безжалостно стискивает острый подбородок Бэкхёна пальцами, поднимает рывком и придирчиво изучает заплаканное лицо.
- Шлюха, - отчётливо, уничижительно бросает он.
Последние капли терпения покидают Чонина, когда Сехун отвешивает Бэкхёну хлёсткую пощёчину, от чего его светлая кожа моментально расцвечивается алым пятном.
Кёнсу слишком крепко держит Чонина за руки.
Бэкхён падает в машину с кукольной покорностью, и за слабо тонированными стёклами Сехун целует его – ни капли нежности, только садистское и самовлюблённое наслаждение чужой болью и обожанием, - прежде чем вдавить в пол педаль газа.
- Чонин, прости.
Сейчас он развернётся и со всей силы влепит Кёнсу кулаком в челюсть. Он почти выполняет свой план, но вовремя вспоминает, что Кёнсу, в сущности, ни в чём не виноват; что его сломанная уже однажды челюсть требует бережного обращения; что он не может позволить себе терять друзей. Руки безвольно повисают вдоль тела.
Кёнсу прячет лицо, как может, в меховом воротнике куртки. Только глаза блестят в неярком уличном освещении:
- Ты немного похож на живого человека сегодня, - говорит он невнятно. – Все эти… разговоры. И эмоции. Не уходи снова?
Чонин находит в кармане пачку сигарет – слишком крепких и совсем ему не подходящих. Щёлкает зажигалкой.
Только Бэкхён способен сделать его живым. Бэкхён, которого он готов был отпустить, ели так тому будет лучше.
Но эта мразь посмела поднять на него руку.
Чонин выдыхает струйку дыма. Кровь в нём кипит и чернеет, пропитываясь ядом. Малейшая искра – и она вспыхнет огнём таким горячим, что выжжет всё дотла.
***
Бэкхён действительно терпеть не может друзей Сехуна. Нет, среди них достаточно адекватных, в принципе приятных в общении людей, к тому же – симпатичных. Но когда они собираются все вместе, это, естественно, сопровождается выпивкой. Очень большим количеством выпивки. Сам он не большой фанат алкоголя (редкие срывы, когда действительно хочется просто нажраться в сопли, не в счёт) и в пьяной компании чувствует себя весьма неловко.
Барабаня пальцами по кожаному подлокотнику светлого дивана, Бэкхён старается не прислушиваться к шумным разговорам и сопровождающим их взрывам смеха. Здесь школьные и университетские товарищи Сехуна, какие-то непонятные приятели, друзья друзей, общие знакомые. Кто-то с девочками, кто-то с мальчиками, кто-то один. И всем весело, кроме Бэкхёна – у него болит голова, он устал на работе и был бы совсем не прочь просто растянуться на кровати в своей старой, пустующей большую часть времени, квартире.
Но Сехун хочет, чтобы он был здесь. Значит, он будет здесь, даже если тот снова начнёт слишком уж распускать язык или руки. Таково уж воздействие на него алкоголя, причинившее Бэкхёну немало неприятных моментов – он устало проводит ладонями по лицу и откидывается назад, пытаясь устроиться так, чтобы не болела ежедневно убиваемая неудобным офисным стулом спина.
Конечно, его не могут просто оставить в покое – подсаживаются почти вплотную, панибратски обнимают за плечи, вталкивают в руки бокал с белым русским. Бэкхён терпеть не может водку, но всё равно вежливо улыбается и старается обращать на собеседника как можно меньше внимания. Может, тогда он просто возьмёт и исчезнет.
Ему приходится отталкивать слишком навязчивые ладони, раздражённо шипеть и отворачиваться, ища глазами Сехуна или хоть кого-то, кто в состоянии вмешаться и объяснить явно ничего не понимающему человеку, что не стоит этого делать. В конце концов, его мечущийся взгляд замечает рыжеволосый Минсок – Бэкхён помнит его и его парня Лу Ханя; невероятно красивая пара, они зависают с Сехуном чаще всех здесь присутствующих. Иногда даже чаще самого Бэкхёна. Минсок недовольно поджимает губы и, разыскав Сехуна, нашёптывает ему что-то, кивая головой в сторону дивана.
Бэкхён понимает, что лучше бы тот и дальше не обращал на него внимания, только с расстояния двух шагов, когда замечает тёмный взгляд из-под нахмуренных бровей. У Сехуна вечно холодные руки и всегда чётко выверенный, тяжёлый удар – унизительно и больно, Бэкхён научился сдерживать уже даже непроизвольные слёзы. Только дыхание всё равно перебивает и глаза обжигает острым стеклом.
Чужой человек исчезает моментально, освобождая сцену для очередного спектакля с Бэкхёном в главной роли. Даже не больно слышать очередное тягучее и презрительное «шлюха».
- Давай ты будешь бить своих друзей, которые распускают руки? – огрызается он и ошибается. От второго удара в голове начинает звенеть.
- Если бы тебе не нравилось, ты бы сопротивлялся.
Сопротивлялся.
По-настоящему.
Мужик ты или где.
Шлюха, я связался со шлюхой и, чёрт возьми, тащусь от этого.
Сехун лупит его по щекам, и в какой-то момент слёзы всё-таки начинают бежать. Голова Бэкхёна мотается из стороны в сторону – мельком он видит ужас на лице стоящего неподалёку Минсока. Неловко перед ним, перед собирающимися вокруг гостями, перед Лу Ханем, который всегда смотрит на свою хитроглазую лисицу с нежностью и обожанием.
Бэкхён всхлипывает, глотая обиду, и пытается обнять.
Пожалуйста, пусть это прекратится. Он слышит смех и свист, лицо горит, болит и не слушается. Где-то под прижимающимся к груди ухом – ускоренное биение сердца и до костей пробирающий гул, уничижительный смешок.
Сехун обожает его заплаканное лицо. Обожает солёный привкус слёз на губах, когда впивается в них жёстким, безжалостным поцелуем. Когда жестоко кусает до крови, сдирает тонкий слой нежной кожи.
И Бэкхён не сопротивляется, покорно подставляясь.
Сехуна прёт от вседозволенности. Настолько, что он позволяет себе больше обычного. Вдавливая Бэкхёна в диван, он резко дёргает его рубашку – три верхние пуговицы с хрустом отрываются и осыпаются на пол, ткань расходится в стороны, открывая светлую кожу. Останавливаться, припадая к этой коже и впиваясь в неё зубами, он и не думает – холодные пальцы выуживают оставшиеся пуговицы из петелек, быстро и ловко. От Сехуна сильно несёт алкоголем, и в подпитии у него действительно улучшается мелкая моторика – едва ли он бы справился с рубашкой так быстро, будучи трезвым.
Бэкхён болезненно вскрикивает, когда зубы Сехуна безжалостно хватают нежный розовый сосок, и пытается оттолкнуть его. Или хотя бы остановить руки, уже распускающие ремень его брюк.
- Прекрати, - шепчет он беспомощно. Сехун, чёрт возьми, сильнее в своей почти невменяемости. – Сехун, перестань, пожалуйста.
Здесь же люди. Они же смотрят. Скалятся, смеются, им всё весело – они совсем не против посмотреть, как их приятель поимеет свою личную шлюшку. Бэкхён ведь не будет возражать, он всегда готов бежать к Сехуну по первому зову.
От ещё одного удара у Бэкхёна начинает бежать кровь из носа. Это было сильнее обычного, и он какое-то время не шевелится, оглушённый. Горячий, влажный язык чертит длинную дорожку по его шее, ладони забираются в брюки.
Бэкхён не может ударить в ответ. Он медленно смаргивает набежавшие слёзы и пытается растоптать остатки собственной гордости, чтобы не было так больно от того, что должно случиться.
- Сехун, слушай, ты бы в самом деле прекращал, - слышит он почти равнодушно брошенные слова и громкий рык в ответ:
- Отвали, Хань, не твоё дело.
Потом пропадают руки. Сехун матерится и брыкается, но Бэкхён больше не придавлен так сильно к дивану – если постараться, он может…
- Бэкхён, не тормози! – шипят сбоку, и он видит лисьи глаза и огненные отблески рыжих волос. Пока Лу Хань пытается удержать брыкающегося Сехуна, Минсок выдёргивает Бэкхёна с дивана – тот очень глупо заваливается набок, со всей силы врезается коленями в пол. В ладонь впивается пуговица с его же рубашки, оставляя яркий алый след.
Несколько капель крови падает на светлый ковёр – Бэкхён удивлённо вытирает нос, смотрит на собственную руку и подрывается с места. Ему страшно, больно и противно от самого себя. Думая о том, как уже почти сдался, он вспоминает человека, готового ради него смешать себя с грязью.
Бэкхён чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Где-то на улице, в полутёмной аллее, его выворачивает наизнанку.
***
У Чонина что-то внутри обрывается, когда он слышит в телефонной трубке хриплый голос Бэкхёна и его просьбу открыть дверь. Бросаясь открывать, он морально готовиться увидеть что угодно, и ключ долго не попадает в замочную скважину от того, как немилосердно трясутся его руки.
Бэкхён сидит на ступеньках уходящей на пятнадцатый этаж лестницы, зябко обхватив себя за плечи. Почему-то в одной рубашке. С его лицом что-то странное – свет не лестничной площадке не включен, поэтому Чонин не может ничего разглядеть, как бы сильно ни приглядывался. В ладони он сжимает мобильный, вызов всё ещё идёт.
- Что…
Чонина прерывает тихий всхлип.
- Я просто не знал, куда бежать.
Ясно. Все разговоры откладываются. Чонин помогает Бэкхёну подняться, ведёт его в квартиру – он же просто заледенел. Додумался тоже, разгуливать в начале ноября, ночью, в одной рубашке. Тем более странно всё это, потому что он никогда не позволяет себе выглядеть так неопрятно.
Потом Чонин, наконец, видит его лицо.
Что-то в нём медленно умирает, когда он кончиками пальцев, едва касаясь, обводит формирующиеся кровоподтёки. Рядом с истерзанными, искусанными губами он замирает. Опускает руку, обхватывая ладонью шею Бэкхёна, притягивает его к себе и заставляет прижаться лбом к плечу.
- Он… Что… - и Чонин не узнаёт свой собственный голос. Не может выдавить из себя ни слова больше.
Бэкхён качает головой.
- Только пытался, - шепчет он одними губами.
Только пытался.
Чонин заставляет себя проглотить разъедающий его горло ком горечи. Лишь то, что ему нужно успокоить Бэкхёна, удерживает его злость, эту отраву, снова вскипающую у него внутри.
- Прости меня, - выдыхает Бэкхён, когда Чонин передаёт ему его же старую футболку и домашние штаны. Вещи, давным-давно здесь оставшиеся, и так и не отправленные на помойку.
- За что? – а вот рубашку можно смело выкинуть, Чонин машинально застёгивает все целые пуговицы, складывает её, поправляет чуть-чуть запачканные кровью манжеты.
- Я вёл себя так же, - должно быть, ему больно говорить. Больно шевелить губами, больно хмуриться, больно пытаться не заплакать снова, больно морщиться от боли. Должно быть, это ужасно. – Просто пользовался твоими чувствами и… не знаю…
Чонин забирает его брюки, перекидывает через спинку стула и, положив руки на вздрагивающие плечи, заставляет опуститься на кровать.
- Ложись давай, - он с трудом удерживается, чтобы не потрепать Бэкхёна по взлохмаченным волосам. Укрывает его одеялом – Бэкхён укутывается в кокон и натягивает его до самых глаз. – И так же ты себя не вёл. Мне никогда не было больно рядом с тобой.
***
Бэкхён остаётся у него на несколько дней. Ждёт, пока не посветлеют немного фиолетовые синяки – так, что их можно будет хотя бы замазать ВВ-кремом. Он звонит в офис и берёт отгул на несколько дней, каждое утро провожает Чонина на работу и встречает вечером.
Рассматривая собственное лицо в зеркало, он говорит своей гордости, что так не может продолжаться. Рано или поздно Сехун сделает что-нибудь, что будет уже не исправить.
Но дурацкий, тихий голосок в его голове говорит, что, возможно, Сехун ничего не помнит. Что это просто был алкоголь, неудачное стечение обстоятельств. Что Бэкхён сам во всём виноват и нужно в первую очередь изменить себя.
Несколько раз он ловит себя на том, что набирает номер Сехуна и зависает.
- Я хочу увидеть его. И поговорить, - признаётся Бэкхён Чонину, уткнувшись лицом в подушку.
Чонин вымерзает изнутри и запрещает, сжимая в объятиях. Уговаривает подумать о себе. Так странно это слышать от него, что Бэкхён только смеётся в ответ.
А днём он уходит, и Чонин всё понимает, когда не находит его дома, вернувшись с работы.
Чонин знает, где искать. Через коллег он добывает адрес Сехуна и только усмехается невесело, какой же Сеул, всё-таки, маленький город.
Стоя перед крыльцом презентабельной многоэтажки, которую так хорошо видно у него из окна, он бросает под ноги окурок, сминает пустую пачку и отправляет точным броском в стоящую неподалёку урну.
Вместе с сигаретным дымом, Чонин глотает ту самую искру, которая заставляет вспыхнуть несущуюся у него по венам злобу, смешанную с кровью. Чонин неторопливо поднимается по светло-серым ступенькам.
В кармане у него припрятан лёгкий нож-бабочка.
18.09.2013
@темы: охреневшая ворона, EXO